Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
— А что такое инбанкинг? — спросила девушка.
— Банковское инвестирование, — словно переведя с другого языка, пояснил Эдам. «Слава Богу, сработало», — подумал он. По крайней мере, его финт ушами сработал, и внимание Шарлотта переключилось на что-то более нейтральное и безопасное, чем дискуссия об анти-антиамериканизме в американском обществе. — Если начинаешь работать в инвестиционном банке, то будешь занят часов сто в неделю, не меньше. Бабки заколачивать, конечно, будешь немаленькие, но тебя при этом используют как раба. С тебя три шкуры сдерут. Представляете, сейчас во многих банковских офисах есть даже что-то вроде гостиниц или общежитий, на случай, если кто-то заработался часов до двух-трех ночи: можешь там поспать немного, умыться, и в восемь будь любезен снова
Шарлотта молчала, но на ее лице было написано открытым текстом: «Что за чушь ты мелешь? Ничего не понимаю».
Эдам чувствовал, что без четкого плана действий успеха можно добиться только с наскока — натиском и нахрапом. Поэтому он продолжал безостановочно грузить Шарлотту:
— Я вам сейчас все объясню. Бонусные очки зарабатываешь, если много летаешь самолетами одной и той же авиакомпании. Естественно, командировки тебе оплачивает заказчик. А за год у тебя этих бонусных скидок набирается столько, что разок-другой можно слетать хоть в Новую Зеландию — там сейчас, говорят, самые крутые курорты, поля для гольфа просто супер, — и вот решил человек там развеяться — берет себе билет первого класса, и перелет ему ни гроша не стоит.
— Подождите, что-то я не понимаю, — не выдержав, перебила Шарлотта. — Что общего у всех этих бесплатных перелетов с тем, что вы говорили про новых интеллектуалов, про то, что нужно влиять на общество, и тому подобное?..
— Ну, напрямую, это, конечно, не связано, — признался Эдам. — Это просто пример того, как можно использовать возможности, предоставляемые империей, чтобы жить, как живут аристократы, не имея ни фамильного состояния, ни связей, сложившихся из поколения в поколение, — не имея ровным счетом ни хрена.
— Но я никак не могу понять, почему вы называете это общество империей? — сказала Шарлотта.
«Ч-черт! Надо же было — опять на те же грабли…»
— Ну, это своего рода… фигура речи, — нашелся Эдам. — Лично я, например, вовсе не намерен становиться консультантом, но если меня приглашают в офис Маккинси как возможного кандидата на работу, то это четкий знак, что я двигаюсь в нужном направлении.
— А вас уже приглашали?
— Да, очередной рекрутинговый тренинг состоится у них… в выходные через три недели.
— Поедете?
— Ну… да. По крайней мере, съездить, я думаю, стоит.
— Хотя вас эта работа не привлекает?
— Ну, видите ли… во всяком случае, это любопытно. В конце концов, от того, что я съезжу, меня не убудет. Сами понимаете — меня увидят, заметят, и тот, кому надо, поймет, что я иду по правильному пути. В наше время карьеру нужно начинать как можно раньше, по крайней мере, в старших классах школы. Жаль только, я об этом не знал, когда учился в Роксбери-Латин. Если хочешь стать ученым, нужно стремиться, чтобы тебя пригласили на собеседование в исследовательский центр при Массачусетском технологическом институте или на семинар в Институт Теллурида в Корнелле. Если собираешься специализироваться по гуманитарным предметам, нет ничего лучше Принстона, но если тебя пригласят на Ренессансный уикенд в качестве слушателя — тоже неплохо. Слышали про Ренессансные уикенды?
— Нет.
— Их каждый год проводят под Рождество в Хилтон-Хеде, в Южной Каролине. Там собираются и политики, и ученые, и бизнесмены, и просто всякие знаменитости, чтобы обсудить разные новые идеи, концепции… да и просто потусоваться, повидаться друг с другом. Они приглашают некоторое количество студентов в качестве слушателей — как они говорят, чтобы почувствовать, чем молодежь дышит, какие в молодых головах мысли бродят и все такое. Такое приглашение
— И все-таки я не поняла насчет консалтинга, — сказала Шарлотта. — По каким вопросам эти люди, о которых вы говорили, могут консультировать?
— Ну, их посылают в разные корпорации, а они… посмотрят, что к чему, обмозгуют и говорят: «Вот так, мол, и так — вам нужно на этом участке работы… применить новые методы менеджмента». И самое важное при этом…
— Да откуда же они это знают? Как может вчерашний выпускник колледжа посоветовать что-то полезное опытному менеджеру?
— Ну, я думаю, они… в некотором роде… в общем, если честно, я и сам до сих пор этого не понял. Черт его знает, как они могут консультировать тех, кто на этом деле собаку съел. Но они это делают — и такие бабки заколачивают! Тут главное — быть зачисленным в те самые аристо-меритократы, и тогда твоя жизнь переходит на совершенно другой уровень. Впрочем, я это уже говорил. Хочешь иметь какое-то влияние — научись впаривать людям свои идеи. Обманывай, будь убедительным — все зависит от того, чтобы тебе поверили. — С этими словами Эдам откинулся спиной к стене и улыбнулся Шарлотте, причем постарался, чтобы улыбка получилась как можно более теплой, доверительной и проникновенной. Девушка явно была несколько сбита с толку его болтовней, но удивленное выражение лица делало ее еще симпатичнее, чем раньше. Глаза у нее были такие голубые… голубые… как… Эдам даже видел такие цветы… такие невысокие, растущие у самой земли, только он не знал, как они называются…
— Но самое важное из всего, что я вам рассказал, — услышал он собственный голос словно бы со стороны, — это то, что вы должны побывать на нашем собрании «Мутантов Миллениума». Тогда вы поймете, каким должен быть Дьюпонт на самом деле. Мы собираемся по понедельникам и ужинаем вместе.
— Где?
— Да как придется. Если хотите, я могу вам сообщить.
Шарлотта посмотрела на него, но не так выразительно, чтобы ее взгляду можно было приписать какое-то определенное чувство. Наконец она сказала:
— В понедельник вечером? Я, наверно, могла бы прийти. Спасибо.
— Отлично! — воскликнул Эдам. И действительно, он почувствовал себя отлично. Он посмотрел Шарлотте в глаза, надеясь, что его взгляд будет многозначительным, глубоким… что ему удастся вложить всего себя, всю свою душу в это передаваемое оптическим способом послание.
Но увы — вот блин! — в ту же секунду Эдам понял, что Шарлотте нет никакого дела до его красноречивых взглядов. Она смотрела куда-то вниз, на его бедро.
— Ну, как ваш бок? Меньше болит?
«Ну и ну!»
— Уже прошло, все нормально, — ответил Эдам. — С кем не бывает.
— Ладно. Мне еще почти пять миль пробежать надо, так что я лучше…
— Да, да, конечно, — кивнул он. — Я и так вас задержал. И спасибо вам.
К тому времени, когда дело дошло до «спасибо», Шарлотта уже направилась к своей беговой дорожке. Тем не менее она обернулась, посмотрела через плечо, улыбнулась Эдаму и даже слегка махнула ему рукой.
Возвращаясь домой в темноте через кампус, по темным улицам Честера, Эдам все вспоминал эту улыбку. «Нет-нет, это был не просто знак вежливости, — думал он… — Какая там простая вежливость, если ее глаза… ну, пусть не сверкали… но уж светились — это точно… Было в этой улыбке какое-то… обещание, что ли… или подтверждение… И как она отбросила волосы, когда оглянулась… как они разлетелись…» Эдам вдруг поймал себя на том, что насвистывает какую-то мелодию, и понял, что это известная старая песня «You are so beautiful». [15] Он был очень доволен собой — а иначе стал бы он пытаться насвистывать такую трудную мелодию?!
15
«До чего же ты красива» (англ.).