Я – шулер
Шрифт:
В легкой искусственной курточке, в туфлях вельветовых, без копейки за душой отправился в романтическое путешествие.
Пару недель живу у радушной милой под недушевными взглядами ее озлобленной на жизнь тихони-матушки.
И сам помаленьку озлобляюсь. Игрой и не пахнет. Ведь и тут – зима. И тут
– все по хатам, как хомяки по норам. Поди их сыщи. Любимая моя поинтересовалась у приятелей, подруг: может, кто знает, где играют. Все удивляются, далекие– все по хатам, как хомяки по норам. Поди их сыщи. Любимая моя поинтересовалась у приятелей, подруг: может, кто знает, где играют. Все
Чем дальше, тем тошнее. Последние деньги кончаются. Еще чуть-чуть – и в Одессу не на что вернуться будет.
Конечно, это еще не отчаяние. Это пока раздражение. На свою бестолковость, на зиму, на хмурую тещу, на сытых утепленных благополучных людей, беззаботно спешащих по своим делам, возвращающихся по вечерам в свои дома-крепости. И мысли гадкие все чаще наведываются. Чем они лучше меня? Тем, что живут в стойле, в стаде, тем, что прикидываются порядочными. Ведь большинство же и не догадывается, на какие подлости способно. Просто ситуации не подворачиваются, в которых эти способности обнаруживаются...
Как-то не вспоминался я себе тот, который пистолет к сердцу примерял. Тот, который грозился любить жизнь и людей...
Кончились деньги. Копеек семьдесят в кармане. И туфли с отлетевшей от снежной сырости подошвой. И люди вокруг – те же: в шубах, в драгоценностях, в улыбках... Понятно – к чему я? Это еще не отчаяние. Ведь выход вижу. Подлый, но вижу. Правда, пытаюсь разглядеть какой-нибудь еще.
Я на улице. Вечереет. Женщина моя должна вотвот вернуться с работы. Днем в квартире старался не находиться – тет-а-тет с матушкой...
Звоню выяснить, не вернулась ли моя. А моя со сдержанной горечью сообщает, что мама ее, жизнью огорченная, в настоящий момент где-то на полдороге до отделения милиции. С заявлением о том, что дочь попала под влияние особо опасного преступника.
На оставшиеся копейки покупаю в ближайшем «Хозяйственном» кухонный нож. Располагаю его во внутреннем кармане куртки. Нож все норовит проткнуть тонкую ткань подкладки.
Весь вечер катаюсь на троллейбусах. Высматриваю. Пытаюсь культивировать злобу на людей. Это как назло почти не получается. Точнее, как-то волнами. Как увидишь благополучное лицо с гонором и в лице этом уверенность, что все эти сережки и лисьи шубы – заслуженные, что только так и должно быть, – решительности прибавляется. Такая же шуба и похожие серьги, но в лице приветливость, ранимость – и все, за себя противно.
К ночи присмотрел жертву. Нахальную самоуверенную дамочку. Само собой – шуба. Бриллианты в ушах и на пальцах. Много бриллиантов. В кошельке, когда талон доставала, несколько сторублевок виднелось. И лицо. Самое то. Высокомерное, презрительное ко всему миру. Даже косметика на нем наведена была так, чтобы подчеркнуть надменность. При всем этом – одна, и не на такси.
Не знал, запомнила ли она меня в троллейбусе. Сидел за ней, серьги разглядывал. Троллейбус пустой почти, но эта штучка делала вид, что никого вокруг себя в упор не замечает. Выслеживать ее было несложно. Ни разу, зараза, не оглянулась. Несмотря на почти полночь и спальный район.
Вошла в подъезд, я – следом. Но она меня пока не видит. Когда открылась дверь в лифт, я ускорился.
Она
Я сунул руку во внутренний карман куртки. За ножом. Может, не стоило смотреть на нее?..
Не достал нож. И не произнес ни слова. Прокатился до ее этажа и вернулся на землю. И долго сидел на заснеженной скамейке возле игрушечного домика в детском городке. Среди многоэтажек с незаслуженно уютными окнами. Плакал. Это было отчаяние.
Вот они, неувязочки здорового образа жизни...
В пять сорок первым дизелем отбыл в Одессу. «Зайцем». В Одессе Гама дал мне свои теплые вещи, деньги не в долг.
Я позвонил милой, узнать, не сильно ли огорчена ее законопослушная маман. Любимая обрадовалась. Она договорилась с друзьями. Мы сможем жить у них.
Вернулся к ней, потому что в Одессе пока ловить нечего было. В этот мой экипированный приезд дела сложились удивительно везуче, но это тема другого рассказа.
Что еще добавить?.. Там на детской скамеечке я был противен сам себе. Позже самонадеянно решил, что в тот вечер была ситуация из тех, которые определяют, что мы из себя представляем. Самонадеянно, потому что такое решить приятно. Но в одном уверен, да по многим другим примерам: для того чтобы понять, что из себя представляет человек, не важно знать, на что он способен, – важно знать, на что он не способен.
Не скучна жизнь «кагалы»...
Помнится, и один из врагов рода человеческого хвастал: «Нас можно винить в чем угодно, но только не в том, что мы скучали».
Глава 8. О репутации
В нормальной вялотекущей жизни репутация гражданина чаще всего определяется его манерой себя подать, имиджем, принадлежностью к какому – либо кругу. Реже – хотя последнее время все чаще, – деловыми качествами. Милый человек, и – ладно, почему бы не числить его в приятелях, не иметь с ним дел?..
У игроков этот номер с манерами, с имиджем не проходит. Параметры, конечно, не лишние, но это все – бусы для фраеров. Что касается круга... Так все в пределах одного! Если желаешь быть уважаемым, приходится предъявлять нечто посущественней.
Что создает репутацию «катале»? Умение выигрывать, мастерство?..
Мастерство, конечно, тоже.
Не менее существенны – скорее более – два других таланта: умение платить и умение получать. Отдавать проигранное и получать выигранное. Если эти свойства при тебе, ты уважаем. Причем свойство платить, думаю, котируется выше.
Все это – смелость, решительность, хладнокровие, артистизм, обаяние – довески к свойствам основным.
Как и в других сферах жизни: работай на репутацию – и она будет работать на тебя.
Потому и не жалеет «катала» ни времени, ни денег, ни нервов на то, чтобы приучить: если проигрываю – плачу, выигрываю – получаю, за лоха не прохожу. Это непросто дается... И оступаться – нельзя, потом можно не подняться.
Люди в картах случайные, наблюдая при Маэстро неизменные сорок, пятьдесят тысяч, недоумевали. К чему уже играть: купи машину, квартиру, обставься, приоденься и живи безбедно. Обеспеченный же человек!..