«Я слушаю, Лина…»
Шрифт:
Филипп не выдержал. И крепко обнял меня. Даник тактично отвернулся, насвистывая под нос какую-то чушь.
– Я только не мог понять одного, – задумчиво сказал Филипп. – Почему он решил сам явиться с повинной? Ведь билет и ложный паспорт были у него в кармане. А он даже не отправился на вокзал. Что ему помешало? Ты случайно не знаешь, Лина? Впрочем… Впрочем, вопросы потом…
Мои ноги отяжелели. Мое лицо вмиг осунулось. И я уже чувствовала тяжесть кругов под глазами на моем бледном. Осунувшемся лице. Казалось. Я
– Что ты сказала, Лина? – Филипп взял меня под руку.
– Я? Нет, ничего, – пробормотала я.
Мы подошли к кабинету.
– Он там, – кивнул Даник. – Тебе помочь?
Я бессмысленно покачала головой.
– Как знаешь. Твое дело. Но этот парень правильно сделал. Может он и не станет композитором. Но спасти самого себя у него есть шанс.
Даник широко распахнул передо мной дверь.
Я вошла в кабинет. Малыш сидел, понурив голову. Совсем по-детски съежившись. Он напоминал напроказившего ребенка. А на его крепкой шее. Поверх свитера. Не кстати. Смешно болталась «бабочка». Что бы принять условия моей. Совершенно чуждой и незнакомой ему жизни. Которую он когда-то сделал ради меня. Чтобы меня покорить.
Наконец он медленно поднял голову. И столкнулся с моим взглядом. И вздрогнул.
– Следователь Леонкова будет вести ваше дело, – сухо сказал Филипп. И его кулаки непроизвольно сжались. – Вы добровольно явились с повинной, хотя спустя много времени. Следователь Леонкова сумела вас вычислить. Она успела предупредить…
– Не надо, Филипп? – не выдержав, выкрикнула я.
Глаза Малыша беспомощно забегали по моему дорогому костюму.
– Успела предупредить, Лиманов. Что вы сегодня должны уехать. Вы запланировали ваш побег. Сумели даже достать паспорт. И это усугубляет вашу вину. В этом деле много неясностей, но я могу спокойно и с чистой совестью отдать ваше дело в руки следователя Леонковой. Она опытный работник, и я вам не советую ей лгать. Опыт и порядочность ее еще никогда никого не подвели.
Малыш усмехнулся и прошептал потрескавшимися до крови губами:
– А я и не сомневаюсь.
Комок подкатил к моему горлу. Я крепко стиснула зубы. Чтобы не расплакаться.
– Я хочу остаться с ним наедине, – хриплым голосом выдавила я, плохо соображая.
… Мы сидели напротив друг друга. И смотрели друг другу в глаза. Наконец я не выдержала. Встала. Вплотную приблизилась к нему и опустилась возле него на корточки.
– Я только хотела быть рядом с тобой, Малыш. Поверь. Я тебя не предавала. Я всего лишь хотела быть рядом с тобой… Я не хотела этого, Малыш… Я не хотела…
Он молчал. Он смотрел мимо меня. Его лицо дышало холодом.
– Я вас слушаю,
Я вздрогнула. Услышав свою фамилию из его уст. И уткнула голову в его колени. И беззвучно заплакала. Он со всей силы сжал кулки, глубоко вдохнул. И не выдержал. И крепко-крепко обнял меня. И поцеловал мое зареванное лицо.
– Я слушаю тебя, Лина, – прошептал он. И на его губах уже не выступали капельки крови.
Я подняла лицо. Мокрое от слез. И увидела, вновь увидела. Отчетливо. Почти физически ощутила печать неизбежного конца на постаревшем лице моего Малыша.
– Нет! – выкрикнула я. – Нет! Нет! Нет!
Сквозь слезы шептала я.
– Мы еще поборемся, мой Малыш. Мы еще поборемся…
Вечером, в пустой комнате. Еще сохранившей теплоту моего возлюбленного. Я читала записку. Написанную детским неровным подчерком.
«Лина, моя милая, моя дорогая Лина. Я не оставляю тебя. И не предаю. Я всегда буду помнить тебя. И всегда любить. Но я должен туда явиться, Лина. Обязательно должен. Я узнал другую жизнь. И в этом мне помогла ты. И чтобы я имел полное право жить в этой жизни, заслужить ее и тебя, я должен явиться туда. Наказание – это не самое страшное. Куда страшнее жить безнаказанным, жить с вечным чувством вины. Мы бы не выдержали такую свободу, Лина. И наша любовь неизбежно бы разрушилась. Теперь она всегда будет с нами. И уже есть надежда на будущее для нашей любви. Я люблю тебя, я целую тебя. У тебя самые красивые волосы, Лина. И солнце может завидовать только им. И джинсы твои – класс. Только не вешай нос, моя девочка. Ты же самая бесстрашная в мире. У нас так было мало времени. И я не смог тебе подарить синие цветы. Но за это время я все-таки сумел сочинить для тебя музыку. Это не совершенство. Но разве нам нужно это совершенство. Нам ведь достаточно малого… Спасибо тебе за любовь, спасибо тебе за веру в меня. Ведь ты в меня веришь. Правда, Лина?»
Слезы скопились в моих глазах. Но я набралась сил и тут же смахнула их рукавом. И включила магнитофон. Из которого зазвучала нежная, тихая музыка. Это был далеко не Моцарт. Это было далеко не совершенство. Это был мой Малыш. И мне этого было достаточно. Большего я не хотела.
И я стала лихорадочно стягивать с себя дурацкий костюм. Он полетел в угол шкафа. Я натянула мятые джинсы. Растрепала волосы. И приблизилась к зеркалу.
– Мы еще поборемся, мой Малыш. Обязательно поборемся. И обязательно победим…
И я посмотрела на свои руки. Сильные. Совершенно не женские руки. И вновь почувствовала прилив необъятных сил в своих неженских руках. Его жизнь вновь находилась в них. Я сжала кулаки, глубоко вздохнула, посмотрела за окно, где по-прежнему вызывающе сверкало зимнее солнце. И стала быстро крутить диск телефона.