Я слышу аромат дождя
Шрифт:
Она принялась резать овощи, невольно вспомнив о том, как совсем недавно готовила здесь, будучи «слепой». Стоящая рядом женщина бросала на неё полные интереса взгляды, но пока ничего не произносила.
— Вы простите меня, что я так сегодня, ну, что так приехала, — сбивчиво начала Люда, не в силах вынести молчание, — обычно я не такая…
— Импульсивная? — подсказала Елена Витальевна, ссыпая нарезанные овощи в салатницу.
— Да, — улыбнулась Люда, сражаясь с огурцом, — обычно я более разумная.
Ответ девушки, похоже, пришёлся по
— Я только не хочу, чтобы моего сына жалели.
Люда задержала дыхание, прекратив своё занятие. Она знала, что это опасение так или иначе будет иметь место быть. Как у Руслана, так и у тех, кто был близок с ним, кто любил его. Будь Люда кем-то более близким ему, скорее всего, её бы тоже тревожил этот вопрос, потому что всё внутри неё кричало в такие моменты: Руслан гораздо полноценнее многих мужчин, а значит, — жалость, последнее чувство, которое стоит испытывать по отношению к нему.
— Я знаю вашего сына не столь долго, сколько мне хотелось бы его знать. Он показал мне свой мир, без которого сейчас моя жизнь кажется мне пресной и скучной. Я ошибалась несколько раз, например, когда решила познакомить его со своими друзьями и сделала вид, что он обычный. И ошибалась, когда решила, что та моя жизнь, что была до него, мне ближе. Но я никогда не испытывала к нему жалости, потому что он гораздо более полноценный, чем большинство мужчин, которых я знаю.
Она перевела дух, не в силах посмотреть в лицо матери Руслана. Та, возможно, злилась на неё за то, что она ей рассказала. А когда миниатюрная ладонь Елены Витальевны легла на её руку, Людмила испытала огромное облегчение.
Ужин прошёл в непринуждённой обстановке, во многом благодаря тому, что мать Руслана была инициатором тихой беседы ни о чём. Люда заметно расслабилась, и ей уже не казался нелепым её наряд, и не было стыдно за то, что она вторглась туда, куда её не приглашали. Руслан сидел рядом, иногда поглаживал пальцами ладонь девушки, и это касание, которое сейчас казалось закономерным, вызывало внутри Люды настоящую цунами ощущений.
Со временем Людмила стала чувствовать себя очень комфортно и уютно, Елена Витальевна без умолку говорила, стараясь вовлечь в разговор сына и Люду, и эта беседа была приятна девушке.
— Оставь, я всё приберу сам, — произнёс Руслан, входя в кухню, где Людмила мыла посуду. Его мать отправилась домой, сославшись на то, что уже слишком поздно, хотя на часах было всего десять вечера.
— Никаких сам, — отрезала она, ставя тарелку ребром на сушилку, — назвал своей девушкой, так привыкай, что я стану хозяйничать у тебя.
Она бросила на него быстрый взгляд, и мужчина тихо рассмеялся.
— Вообще-то, я хотел тебе кое-что показать, — проговорил он, подходя ближе, и беря её мокрую руку в свою широкую горячую ладонь, — выключай воду, идём.
Люда
Руслан направился к дивану и уселся возле него прямо на пол, потянув Люду на себя, пока она не упала ему на руки. Потом крепко прижал её к себе и замер, направив взгляд на небо за окном.
— Облака оранжевые, — проговорил он улыбаясь.
— Да, — Людмила устроилась удобнее, растворяясь в крепких и удивительно осторожных объятиях мужчины, — оранжевые. И с неба крапает дождик.
— Я знаю, — согласился Руслан, — чувствую запах.
Это было сказочно и одновременно обыденно. Полная огня комната, шум от проезжающих машин, тихие голоса, и он рядом. Чем темнее становилось небо, тем сильнее грусть охватывала Люду. Ей не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
Прохладный питерский дождь
Стучит по холоду крыши.
Я знаю — утром уйдёшь,
И я тебя не услышу.
И я проснусь в тишине,
Скрывая маскою ложь.
Как трудно дался ты мне,
Прохладный питерский дождь.
Люда произнесла эти слова просто и легко, положив голову на плечо мужчины и слушая его мерное дыхание. В груди разлилось нехорошее предчувствие, словно им с Русланом было отмерено слишком мало времени. У них не было ничего — ни обещаний быть рядом, ни громких признаний, ни разговоров о том, что они вместе. И в то же время у них было всё — тепло незримой нитью связало их воедино.
— Красивые строки. Чьи?
— Мои. Я иногда пишу стихи.
— Зря ты скрывала от меня такой талант.
— Я не скрывала. Просто речи об этом не заходило.
— Но они грустные.
— Почему-то я пишу почти всегда грустные стихи.
— Я не хочу, чтобы ты грустила.
— И я не хочу, чтобы у меня были поводы для грусти.
— Ты хочешь остаться?
— Я хочу остаться с тобой. В твоей жизни. Но сегодня правильнее будет уйти.
— Я хочу, чтобы ты оставалась только тогда, когда будешь чувствовать, что так нужно.
— С тобой я чувствую, что мне это нужно.
— Тогда весь мой мир — твой.
Люда уходила от Руслана когда в Петербурге властвовала серо-стальная ночь с алым мазком будущего восхода. Мужчина вызвал ей такси, и она с огромным трудом уговорила его не провожать её до дома. Она была благодарна сегодняшней прогулке с Сашей, потому что сейчас, сидя в автомобиле, везущем её к дому, она помнила о немом обещании Руслана разделить с ней весь его мир. И это обещание было громче всех посулов, которые она когда-либо слышала.