Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью
Шрифт:
Как только обстановка немного стабилизировалась, оба солдата выскочили из окопа и, пригибаясь к земле, преследуемые вражеским огнем, побежали обратно и вскоре скрылись в зарослях кустарника. Наш маленький отряд тает прямо на глазах. Неужели это наш последний бой? Неужели нам суждено погибнуть в этих окопах?
Мы лежим в окопе и стреляем, перезаряжаем винтовки и снова стреляем. Враг, должно быть, не догадывается о том, насколько малы наши силы, потому что пойди он сейчас в атаку, то полностью уничтожит нас. Стенки траншеи сухие, и после каждого выстрела с них осыпается песок. Наши винтовки все в песке, они раз за разом дают осечку. Требуются немалые усилия, чтобы извлечь патрон из патронника, заложить новый и снова попытаться извлечь его. Неожиданно патрон намертво застревает. Шомпол сгибается, и я никак не могу освободить патронник. Я отказываюсь от дальнейших усилий, с винтовкой уже ничего нельзя сделать [84] .
84
Дефицит
Вижу, как по находящейся справа от нас заводской трубе карабкается вверх какая-то фигура. Все, кто могут стрелять, обрушивают на нее огонь своих винтовок, однако таких среди нас осталось уже совсем немного. Почти у всех из-за песка заклинивает оружие. Однако в человека на трубе все-таки кто-то попадает, и он, добравшись лишь до половины, падает вниз. Вместе с ним на землю летит и какая-то коробка, предположительно телефонный аппарат. Мы надеемся лишь на то, что скоро наступит ночь и под покровом темноты нам удастся отступить.
Неожиданно до нас доносится лязганье танковых гусениц и рев моторов. Поднимаем головы и смотрим вперед, на дорогу. Откуда-то из-за картофельной плантации появляется огромный танк. Затем он останавливается и поворачивает башню. Штабс-фельдфебель требует у нас панцерфауст, но панцерфаустов у нас больше нет. Орудийный ствол опускается ниже и неожиданно изрыгает вспышку огня. С треском ломаются и падают на землю ветви деревьев. Глохнем от грохота выстрела и бросаемся на землю. Траншея ровно, без какого-либо поворота или зигзага, ведет прямо к краю дороги. Изгиб есть только в той стороне, что ближе к лагерю иностранных рабочих. Именно он спасает меня, последнего человека, оставшегося от нашего отделения, от вражеского огня. Рев орудийного огня и треск взрывов стремительно учащаются. Танк прямой наводкой бьет прямо по нашим окопам. Слышны истошные предсмертные крики, которые хорошо различимы даже на фоне орудийной стрельбы. Кто-то бежит по траншее и, выскочив из нее, бросается в направлении нашего тыла. Раздается пулеметная очередь из танка, и человек падает как подкошенный. Танк бьет по окопам с ужасающей точностью, вспахивая их метр за метром. Стенки обрушиваются, заваливая и живых, и мертвых. Вжимаюсь в землю, ожидая в каждую секунду нового выстрела. Мне кажется, что я больше не вынесу несмолкаемого грохота орудий и предсмертных криков умирающих. Ощущаю лишь одно — удары гигантского молота, обрушивающегося на мой мозг и не дающего мне ясно мыслить. Остался ли кто-то живой поблизости? Может быть, все-таки кто-то еще жив в этой огромной братской могиле, в которую превратились наши окопы? Моя винтовка покоится где-то глубоко под слоем земли, сам я наполовину засыпан песком. Танковое орудие по-прежнему продолжает стрелять. Мне кажется, что в мире не осталось ничего, кроме этих выстрелов, все остальное — плод моей фантазии.
Позади нас горят корпуса казарм, до моего слуха доносятся жуткие вопли раненых. Из блиндажей и укрытий-щелей доносятся предсмертные крики раненых немецких солдат, сгорающих заживо. Им никто не может прийти на помощь. Горят не только казармы, но и высаженные возле них деревья. Языки пламени вздымаются высоко в небо с каждым разрывом снаряда. Затем неожиданно становится тихо. Я слышу тишину собственными ушами, однако разум отказывается верить в то, что хотя бы кто-то остался в живых. На фоне этой тишины еще громче слышны крики умирающих и стоны раненых. Затем грохот орудий возобновляется. Снова слышится лязг танковых гусениц, и вестник смерти медленно исчезает среди деревьев. Виден лишь орудийный ствол танка, угрожающе торчащий из кустов на обочине дороги. Только сейчас я снова осмеливаюсь дышать. Видимо, он дает нам лишь короткую передышку. Интересно, есть ли кто-то живой, кроме меня, в братской могиле наших окопов? Удалось ли еще кому-нибудь пережить этот ад? Неужели я остался один?
К моему удивлению, рядом со мной появляется чье-то лицо и я слышу: «Мы возвращаемся!» То здесь, то там появляются человеческие фигуры, откапывающие себя из песка. Люди неуверенно встают и, спотыкаясь, куда-то уходят. Встаю и оглядываюсь по сторонам. Я оказываюсь последним. Быстро ползу вперед, боясь остаться один. Стенки окопов обвалились почти повсеместно, завалив мертвых и раненых. Траншея очень узкая, и поэтому по ней невозможно пройти, не наступив на мертвые тела. Со стороны картофельной плантации снова прозвучали выстрелы. Медлить нельзя. Стиснув зубы, ступаю по все еще упругим телам погибших. Вскрикиваю от ужаса, когда слышу
Из леса доносятся выстрелы. Враг, похоже, подходит все ближе и ближе. Человек, следом за которым я хотел идти, куда-то исчез. Я снова один среди жуткого царства мертвых. Закрываю глаза и встаю, затем медленно ползу по телу умирающего. Чувствую, как с моих рук капает кровь. Мои пальцы перепачканы песком и липкими ошметками человеческой плоти. С трудом сохраняю спокойствие. Кровавая пелена застилает мне глаза, сердце гулко бухает в груди. Наконец я выбираюсь из траншеи. Опускаюсь на землю и неподвижно лежу какое-то время, тяжело дыша и пытаясь собраться с чувствами. После этого делаю еще одно усилие. Со всех стороны доносятся стоны и хрипы умирающих. Убегаю со всех ног из этого жуткого кладбища, забыв про осторожность, чтобы только больше не видеть изуродованных тел, в которых еще теплится искра жизни. Неожиданно испытываю чувство вины за то, что я еще жив, и от этой мысли бегу еще быстрее. Натыкаюсь на панцерфауст, наполовину засыпанный песком. Сворачиваю в траншею, ведущую в тыл. Прямо перед собой вижу спину какого-то бегущего солдата и облегченно вздыхаю. Прочь от царства смерти! Я не хочу умирать! Я хочу жить!
Немного замедляю бег, когда вижу офицера СС с Рыцарским крестом, который стоит в щели-убежище и стреляет. Впервые за последнее время оглядываюсь. По дороге бегут к лесу какие-то люди, исчезающие среди деревьев. Их становится все больше и больше. Офицер СС хладнокровно прицеливается и нажимает на курок автомата. Когда у него кончаются патроны, он передает его стоящему рядом ординарцу. Тот снова наполняет магазин и возвращает ему автомат. После каждого выстрела убитый враг падает. Эсэсовец продолжает стрелять. Похоже, что он чувствует себя опьяневшим от крови охотником, стреляющим зайцев, однако его жертвами становятся люди, а не животные. Унтер-офицер моего отделения стоит в окопе вместе с Паулатом. Эсэсовец подзывает их и приказывает им ждать, когда он закончит. Мне тоже приходится остановиться и ждать. Я все еще сжимаю в руках винтовку, которая не стреляет и от которой уже нет никакой пользы. Перед моими глазами все еще стоят мои умирающие товарищи, изуродованные танковыми снарядами. Чувствую, как в моем горле застревает комок.
Пока офицер СС продолжает стрелять, мы медленно пятимся назад. Неожиданно опускаются сумерки. Наступающая темнота берет верх над эсэсовцем, и он отправляется вперед вместе со своим ординарцем. Он приказывает нам оставаться на месте и никуда не уходить, но как только скрывается из вида, мы разворачиваемся и бежим по траншеям в тыл. Справа от нас протянулось поросшее кустарником поле, на котором лежит несколько мертвых тел. На бруствере окопа слева от меня замечаю офицерский рюкзак. Мы с Паулатом подхватываем его и бежим дальше. Траншея сворачивает влево и упирается в противотанковое препятствие. Здесь стоят несколько фольксштурмовцев, тревожно вглядывающихся в темноту. Они помогают нам выбраться из траншеи, и мы наконец можем перевести дух.
Наши войска отступили, и фольксштурмовцы также ждут приказа отступать. У обочины стоит горячий котел с едой. Возвращается офицер СС вместе со своим ординарцем и уходит в направлении тыла. На земле в луже крови лежит какой-то гражданский. Под деревьями валяются беспорядочно разбросанные оружие и боеприпасы. Мы с Паулатом копаемся в найденном офицерском рюкзаке и обнаруживаем сигареты, шнапс, консервированные сосиски и мясо. Набиваем полные карманы, а остальное забрасываем в кювет.
Между тем уже совсем стемнело. Из тыла возвращается штабс-фельдфебель и приказывает нам оставить позиции. Уходим вместе с фольксштурмовцами. Вдоль дороги лежат окровавленные тела людей, это главным образом фольксштурмовцы в гражданской одежде. С каждой минутой становится все темнее. Завтра или, возможно, даже сегодня здесь уже будет враг.
Слева от нас тянется забор инструментального завода. Справа начинаются высокие жилые дома. Дорогу перед нами перегородило противотанковое заграждение. Проскальзывая мимо него, видим, как все тот же офицер СС размахивает пистолетом и останавливает возвращающихся людей. Они тут же попадают под командование отряда СС. Неожиданно прямо на дороге начинают рваться артиллерийские снаряды. Все кидаются врассыпную. Я бросаюсь на другую сторону улицы и бегу мимо баррикады в подъезд какого-то дома, где перепуганные жильцы спешно спускаются по лестнице в подвал. Неожиданно до моего слуха доносится голос нашего лейтенанта, и я решительно проталкиваюсь к двери. Обстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. Снова выхожу на улицу, где вижу лейтенанта вместе со штабс-фельдфебелем. Из дверей соседнего дома появляется Паулат. Солдаты и фольксштурмовцы продолжают идти дальше, явно не намеренные позволить кому-либо остановить их. Кто-то говорит, что тот офицер СС убит.