Я смотрю в прошлое

Олеша Юрий Карлович

Оно появляется, и целый сонм спутников сопровождает его. И это веселые спутники, их лица смеются, и я тоже начинаю смеяться. Я смеюсь, удивляясь тому, что грусть, и чувство обиды, и одиночество - приятны и бодрящи.

Я владею секретом

превращения грусти в бодрость. В любой момент я могу воспользоваться им. Но мне приятней грустить я закрываю глаза, сладкая дрожь пронизывает меня. Я открываю глаза, и среди синего неба вижу радугу, потому что на ресницах у меня слезы.

Я люблю читать, кривляясь перед самим собой. Я плачу, отлично сознавая веселость свою, я ставлю себя на место героя и хочу быть таким, как он.

Иногда он кажется мне недостижимым, а иногда я говорю себе, что не было в мире такой судьбы - ни действительной, ни вымышленной, - которую можно было бы сравнить с судьбой, предназначенной мне, что я лучше всех, жизнь моя будет замечательной.

Герой живет во Франции.

Я поднимаю взгляд. Передо мной кирпич и зелень, по кирпич у движется листва,- это моя Франция - сочетание кирпича и зелени! Вместе с героем идем мы под кирпичом и зеленью, в некоей Франции, стране моего будущего... Вот как я читаю, папа!

Мне кажется, что развитие мужской судьбы, мужского характера в малой степени предопределяется тем, привязан ли был мальчик к отцу.

Быть может, можно разделить мужские характеры на две категории:

одну составят те, которые слагались под влиянием сыновней любви, другую - те, которыми управляла жажда освобождения, тайная, несознаваемая жажда, внезапно во сне принимающая вид постыдного события, когда человека обнажают и разглядывают обнаженного.

Так возникает мысль о бегстве, о дороге, о сладости быть униженным, о вознаграждении жалостью, о войне, о солдате, о безрукости.

Так образуются ночи, когда мальчик думает о том, что он подкидыш.

Так начинаются поиски: отца, родины, профессии, талисмана, который может оказаться славой или властью.

Так создается одиночество - навсегда, одинокая судьба, удел человеку оставаться одиноким везде и во всем. Его называют мечтателем, над ним смеются, он допускает это, он и сам смеется с другими, и люди объясняют это тем, что он ничтожен, угодлив, он идет одиноко, втянув в плечи голову, в которой тщеславие, высокомерие, самоунижение, презрение к людям, сменяющееся умилением, мысли о смерти образуют никогда не утихающую бурю.

Она не вырывается за пределы этого болезненного черепа, человек укрощает ее, втягивая голову в плечи, и только иногда он оборачивается вслед засмеявшимся, и засмеявшийся видит тогда, что на лице, которое его всегда смешило, сверкает собачий оскал.

1938 г.