Я спешу за счастьем

Козлов Вильям Федорович

— Вечером, — добавила Алла.

Я посмотрел ей в глаза. Глаза были светлые, чистые и смотрели на меня загадочно.

— Свободен, — сказал я. — А что?

— У Алки в субботу день рождения, — сказала Анжелика. — Мы тебя приглашаем.

— Придешь? — спросила Алла.

— Мы радиолу достали, — сказала Анжелика.

— Приду, — подумав, ответил я.

— В шесть, — сказала Алла.

Я вышел за ворота. И снова голос Аллы:

— Максим!

Я остановился.

— Покажи руки.

Я удивился,

но показал.

— Я умею занозы вытаскивать, — сказала Алла, осмотрев мои ладони. — Только у тебя нет ни одной.

Признаться, я в тот миг пожалел, что не занозил на столбе обе руки.

— Я думала, тебя током дернет, — сказала Анжелика. — У тебя ведь резиновых перчаток не было.

Я летел к отцу как на крыльях. Все во мне пело и звенело. Хорошие все-таки эти девчонки. И Анжелика ничего. И улыбка у нее не такая уж глупая. Обыкновенная улыбка. Как у всех людей. Я даже не сразу заметил, как что-то острое покалывает меня в лицо. В воздухе носилась сухая смежная крупа. Она припудрила обочины мостовой, весело плясала под ногами. Совсем не было видно неба. Электрические огни неясно светились в снежной мгле. Вокруг каждой лампочки — радужный ореол.

Я отворил шаткую дверь прорабской конторки, и тотчас что-то со свистом пронеслось мимо уха. Раздался глухой удар. Предмет шлепнулся далеко за моей спиной. Я остановился на пороге и разинул рот: мой двухметровый родитель стоял на столе, подпирая головой потолок. На одной ноге у него не было сапога. Инженер Ягодкин согнулся в три погибели под нарами и тыкал в угол железной кочергой.

— Не наповал? — спросил он.

Я все еще таращил на них глаза, не понимая, в чем дело.

— Принеси сапог и закрой дверь, — сказал отец, слезая со стола.

Я принес сапог, закрыл дверь. Вероятно, у меня было очень растерянное лицо. Отец и Ягодкин посмотрели на меня и расхохотались.

— Тебе еще повезло, — сказал отец. — А если бы крыса на голову шарахнула?

Вот оно в чем дело! Очередная охота на крыс. Отец рассказывал, что эти длиннохвостые твари совсем обнаглели и не дают им житья. Мало того, что жрут все что попало, так ночью по спящим разгуливают, как по проспекту.

— Трех штук сегодня порешили, — удовлетворенно сказал Ягодкин. — Хочешь полюбоваться?

У меня такого желания не было. Истребители крыс, еще не остывшие после кровопролитного сражения, минут десять вспоминали подробности. Потом мы сели ужинать. Я уплетал большие куски хлеба с баклажанной икрой, пил из алюминиевой кружки чай.

— Скоро занятия? — спросил отец.

— После праздников. Кажется, девятого.

— Примут?

Я пожал плечами.

Отец поставил на стол кружку, постучал по ней пальцами:

— А если сорвется с техникумом, тогда куда?

Я промолчал. Откуда мне знать?

— К нам на стройку, — сказал Ягодкин. —

Скоро башенный кран получим. Хочешь крановщиком?

— В Донбасс поеду, — сказал я. — Уголек рубать. Два месяца отпуска дают. И путевку в здравницу.

— Крановщиком хорошо, — гнул свое Ягодкин. — Заберешься на верхотуру и нажимай кнопки. Кругом небо, воздух. У самого господа бога под крылышком работать будешь.

— На стройку не возьму, — сказал отец. — Нам неучи ненужны.

— Икра хорошая, — сказал я. — Где вы ее достаете?

— Кнопки нажимать… — усмехнулся отец. — Кнопки тоже штука не простая.

— Не спорю, — сказал Ягодкин. — Освоит. Парень с головой.

— Голова и у осла есть…

Мне надоели эти разговоры. Неужели о другом нельзя потолковать? Я попытался перевести разговор на дом: стал расспрашивать про мать, ребятишек. Но отца невозможно было сбить с главного направления.

— У них-то все в порядке, — сказал он. — Они из школы не убегают.

— У них еще нос в сметане, — стал злиться я. — Они в коротких штанах ходят. А я…

— Что ты? — спросил отец.

— До свидания, — сказал я. — Пойду.

Отец переглянулся с Ягодкиным, покачал головой.

— Ты прав, — сказал он. — Ты совсем большой — штаны-то длинные!

Я надел шапку.

— Седьмого ноября наши приезжают, — совсем другим тоном сказал отец. — Приходи встречать.

— Дом построили? — спросил я.

— Отпразднуем сразу и новоселье, — сказал отец.

— И вы? — спросил я инженера.

На лице Ягодкнна погасла улыбка. Он нагнулся к печке, подбросил дров. И, глядя на огонь, проговорил:

— Я буду к вам приходить в гости. — И, помолчав, прибавил: — Заходи и ты ко мне. Угощу икрой.

— Поезд прибывает утром, — сказал отец. — Не проспи.

Он немного проводил меня. За дверью все еще хороводила метель. Она с воем набросилась на нас, заглянула в рукава, в штанины брюк. Отец чиркнул спичкой, закурил. Неяркий огонек папиросы прорезал на его лице глубокие морщины. — Лицо стало строгим, хмурым.

— Ты инженера не спрашивай про дом, — сказал отец. — Нет у него ни родных, ни дома.

— В войну всех?

— Настоящая зима, — сказал отец и поежился. — Так гляди, не проспи.

Я кивнул и пошел в общежитие. Настроение у меня было радостное. Наконец-то снова все соберемся вместе! Честно говоря, я здорово соскучился по матери, братишкам. И отцу будет легче. А то по месяцу ходит в нестираной рубахе. И худой, как сушеная вобла. И мне будет лучше. В общежитии тоже неплохо, привык, но дома совеем другое дело. Я стал думать о Ягодкине. Наверное, во время войны погибли его близкие. Разбомбило или немцы расстреляли. А человек, видно, хороший. Лицо у него симпатичное. Очень доброе. Волосы у висков седые, а сам еще не старый.