Я стану Алиеной
Шрифт:
…Селия бежала ему навстречу. Вероятно, она давно уже заметила его продвижение по горе, потому что только успела одеться. Мокрая — все-таки выстирала! — рубаха прилипла к телу, и ремень по-прежнему на шее, но в одной руке у нее был арбалет, в другой — меч, и по всему было видно, что ни хамить, ни изводить его она сейчас не намерена.
— Солдаты, — выдохнул он в ответ на немой вопрос. — Дерутся с разбойниками.
— Далеко?
— Да. Там, за лесом. Успеем уйти.
— Я посмотрю. Ты пока одевайся. Действительно, он как-то упустил из виду, что на нем, кроме штанов, нет ничего. Искупался, нечего сказать… весь извозился опять, пока вверх-вниз ползал… но теперь уже нечего
Пока он одевался, натягивал сапоги и собирал котомку, Селия успела спуститься с горы. А заодно и перепоясаться, так что ножны с ножом находились теперь на положенном месте.
— Уходим, — коротко сказала она. И только когда они покидали райскую долину, едва не ставшую для них западней, угрюмо добавила: — А я-то думала — отдохнем, переночуем как люди… Так нет же! Чтоб им пусто было!
Отдыха не получилось. Дорога, что вела из долины дальше, на восток, была дурной, ее и дорогой-то назвать можно было весьма относительно, и все время приходилось спешиваться, чтобы отслеживать путь и не заплутать среди камней, а останавливаться было нельзя, нужно оставить как можно большее расстояние между противником и собой… идиотическое определение, от усталости уже мозги не ворочаются… Как ни странно, на душе Оливера стало гораздо лучше. Опасность хороша тем, что не позволяет отвлекаться на посторонние переживания.
И все равно, пока они пробирались между нависающими скалами, и потом, когда снова выехали под темный полог ночного леса, мысленным взором он постоянно видел Селию под водопадом. Не обнаженное тело, а ремень с ножнами, захлестнувший шею.
Как петля.
Только сутки ушли у них на спокойное продвижение по лесу. Только сутки, и они почти не разговаривали — просто были настороже. А потом они снова услышали то, что разгоняло лесную тишину… Но это не были звуки сражения. Скрип колес и голоса, надсадные, усталые, и плач, не то женский, не то детский, блеянье и меканье. Шум приближался. И не менял характера.
Они переглянулись. И, придерживая «полководцев», неспешно направились в ту сторону, откуда шум раздавался.
…Множество людей двигались по дороге. В полном беспорядке. Были здесь дородные всадники в темных кафтанах, с насупленными широкими лицами; были женщины в домотканье, гнавшие коз и овец, — их красные от солнца шеи были понурены, дети цеплялись за их подолы; были бродячие подмастерья с заплечными мешками за спинами; были угрюмые бородатые мужики; были нищие калеки, подозрительно быстро передвигавшиеся при таком количестве язв и болячек…
— Беженцы, — тихо сказал Оливер.
Мог бы и не говорить. Она наверняка уже сообразила.
Выходит, что они снова вышли к Большому Южному тракту. А здесь — все те, кому не повезло так, как им, кто неудачно миновал Эрдский Вал и передвигался по дорогам… чьи деревни сожжены… а присутствие купцов и ремесленников означает, что пути на Север за Белой дорогой перекрыты, и все вынуждены двигаться в обход… это означает также, что пресловутых разбойников сильно теснят, и сейчас они также устремятся на Юг… и примутся их ловить по лесам… и укрыться в лесах, во всяком случае в этих лесах, — не самое лучшее, что можно придумать… А в самом деле, что можно придумать? Наверняка ведь и здесь есть заставы на предмет отлова разбойников. Даже обязательно… А разве они похожи на разбойников? Приличные молодые люди. Схолары, и можно будет не отлаиваться: «Я не схолар!» У него вот полна сумка книг и рукописей. Что-нибудь и Селии отгрузит. Главное — чтоб она помалкивала, остальное он возьмет на себя… и даже врать не придется… Да. Порядочные, образованные молодые люди… а что при оружии — так сами видите, что сейчас на
— Мы должны смешаться с беженцами, — сказал он. — Спрятаться среди них.
В ответ он ждал чего-нибудь в духе: «Продать меня захотел? Денежки понадобились?» Она, однако, ограничилась тем, что буркнула:
— Забыл, как в деревню меня не пускал? Вроде бы для моего блага?
— Не забыл. Но одинокий путник — совсем не то, что толпа.
— А про заставы ты подумал?
— И про то, что леса будут прочесывать, тоже подумал. Обидно будет, если нас схватят по ошибке. Как Лину.
— Ты думаешь, я боюсь, что нас узнают при заставах? Не нас — лошадей они наших узнают. Ворованные лошади, вот что.
— Ты же видела по значкам — солдат заслали из Тримейна. Где они могли видеть наших лошадей? А теперь слушай. Мы едем из Эрденона в Карниону. Сообразно нашим ученым занятиям. В монастырские библиотеки, ясно? Только от себя ничего не выдумывай. Я и в Эрденоне бывал, и в библиотеках тех. Все смогу рассказать точно.
— Ладно. — Она прикусила губу. — И все равно это глупо.
— Не глупее, чем купаться нагишом в виду военных действий.
Здесь ей было нечего ответить.
На ближайшем повороте они присоединились к унылому шествию, тянувшемуся по Большому Южному тракту. Оливер опасался расспросов — кто они такие, что делают, куда направляются. Конечно, ответ на все это у него был загодя заготовлен, но он, не имея опыта вранья, предпочел бы отложить подобные беседы на будущее. Однако, к его великой радости, все ограничилось тем, что какой-то нищей сброд гнусаво протянул: «Эй, схолары, подайте Христа ради!» — а Селия незамедлительно брякнула: «Бог подаст!» — и, слава таки Богу, этим и ограничилась. Впрочем, денег у нее и вправду не было.
Беженцы направлялись в Кулхайм — это сразу выяснилось из общих разговоров. А Кулхайм — это ближайшая деревня по тракту. Оливер помнил ее — приходилось мимо проходить. Только, говорили беженцы, сейчас это уже не прежний Кулхайм. А нечто среднее между базаром, военным лагерем и цыганским табором. Черт-те что! Вот придумали же хорошее дело — порядок наводить. Правильно, давно пора, житья не стало от бандитов. Так обязательно нужно хорошее дело — и через задницу! Ну и так далее с небольшими вариациями.
Но почему именно в Кулхайм, подумал он. А, вспомнил. Там же перекресток дорог. Немудрено, что там с ходу ярмарку устроили. Если все выгнанные с северной части Вала не минуют этого места, кто-то обязательно извлечет из этого выгоду. Там, верно, настоящее столпотворение… Тем лучше. Поедут и они в Кулхайм, раз оттуда ведут все дороги. С картой, пожалуй, надо будет свериться. Хорошо бы еще знать, куда они вообще едут.
И еще…
У возницы впереди соскочило с оси колесо, и телега с хрустом осела на землю. Тут же образовалась небольшая давка, овцы, козы и младенцы грянули с удвоенной силой, соревнуясь с руганью неудачливого возчика. Оливер сделал Селии знак выбраться на обочину и, не отводя взгляда от препиравшихся крестьянок, уже готовых вцепиться друг дружке в волосы (хотя, право, вцепляться особо было не во что), тихо сказал:
— Имя.
— Что?
— Я должен тебя как-то называть (кажется, совсем недавно он уже это говорил…). Нужно придумать.
— Верно. Только избавь меня от своих ученых аналогий. Ничего такого, что указывало бы на перемену в моей участи. Пусть будет Арм.
— В этом есть какой-то смысл?
— Никакого особенного смысла. Мать мою Армгарда звали, вот и все.
— Хорошо. Пусть будет Арм.
Но когда они ехали дальше, он не мог не вспомнить о множестве смыслов, которые имеет это короткое слово в разных языках.