Я стираю свою тень
Шрифт:
— Это ничего не докажет. Палец я и сам себе могу сломать.
— Тогда загадай мне умножение трехзначных чисел.
— Триста пятьдесят девять умножить на семьсот семнадцать, — я назвал совершенно случайные числа.
— Двести пятьдесят семь тысяч четыреста три, — ответила она, не задумываясь. — Проверь.
Я попросил нашу соседку посчитать на телефоне действие. Она показала мне экран с тем же результатом.
— Ладно, верю, но осадочек всё равно остался.
В следующие несколько раз я ходил в туалет вместе с Айрис, чтобы она снова не пропала, пока у меня не
Уснул я быстро. Потрясения дня лишили меня энергии. Во сне приходилось время от времени менять положение из-за отсиженных ягодиц. Айрис спала так крепко, что не чувствовала моих движений и роняла слюни мне на руку. Под утро, после очередной остановки, в вагон зашло большое количество народа. Наверное, мы были уже в пригороде. Набивался народ, едущий на работу в город. Напротив нас сели две пожилых женщины и тут же принялись делиться всем, что мешало им жить. Из мусора их разговора меня заинтересовала одна деталь.
— Венера померла недавно, — произнесла одна из женщин.
— Да ты что? И сколько ей было? — искренне удивилась собеседница.
— Восемьдесят пять или шесть.
— А, я думала, она младше. Кто ж ее хоронил? У нее вроде и родственников нет.
— Собес и соседи. Как смогли, закопали. С дачей теперь непонятно что делать. У нее такой сад, такой огород, а домик — конфетка.
— А где ж у нее дача?
— Да через одну остановку. На Вишневой двадцать пять. Жаль, теперь бомжи засрут, зарастет травой. Я б купила ее, да здоровья уже нет.
— Да и не нужна она тебе. Отдыхай у детей, пока есть такая возможность.
Айрис дернулась и оторвала голову от моего плеча. Вытерла рот ладонью и растерла лицо.
— Ты это слышал? — спросила она меня.
— Да. Ты думаешь о том же, о чем и я?
— О двадцати пяти вишенках?
— Ага. Дача — идеальное место, в котором нас не будут искать.
Мы слезли с поезда, груженые сумками, как туристы из центра страны на вокзале Санкт-Петербурга. Сонный, унылый после зимы дачный массив встретил нас любопытной собачьей оравой. Народу здесь еще не было, чтобы поинтересоваться местонахождением улицы Вишневой. Мы отправились наудачу, перепрыгивая или форсируя лужи.
— На моей станции луж не бывает, — заметила Айрис.
— Тебя это радует или огорчает? — поинтересовался я, обессилено замерев на сухом пятачке.
— Лужи — это тоже элемент естественной среды. Мы же не просто их обходим, мы играем в игру, тренируя некоторые свои качества.
— Какие же?
— Наблюдательность, выносливость, терпение, удачливость, прозорливость. Выбирая способ движения по ним, мы формируем себя для чего-то большего. Так что это не просто лужа на дороге, а тренажер для нашей жизни.
— Уфф, — я расстегнул куртку и помахал ею, чтобы охладить тело. — Где же эта бабка жила, царствие ей небесное?
— Не переживай, у меня весь маршрут записан. Дважды по одной улице мы не пройдем.
— Уверена? Мне кажется, этот домик я уже видел, — я указал на синюю избушку с облупившейся краской.
Айрис задумалась.
— Нет, были два похожих. Я заметила систему в названиях улиц. Параллельные этой улице несут названия овощей, а поперечные названия ягод и фруктов. Так что можно немного сократить время поиска, если пойдем по… — она посмотрела на указатель, висящий на заборе, — Баклажанной улице. Тогда мы обязательно пересечем Вишневую.
О чудо, искомая улица оказалась через два перекрестка. Определить, в какой стороне находится участок номер двадцать пять, не составило никакого труда. Мы подошли к забору из старого, но выкрашенного свежей краской штакетника. Снег во дворе почти растаял, открыв нам выложенную плиткой дорожку, ведущую к небольшому аккуратному домику. У него имелась мансарда. Видно было, что в него вкладывали средства и душу. Выглядел он свежо и ухоженно.
Я открыл калитку.
— Надеюсь, душа бабули не возражает против нашего заселения. Кстати, что у вас на станции думают о потусторонних делах?
— Ничего особенного. Считается, что это непостижимое для человека дело.
— А религии есть?
— В том виде, как на Земле, нет. У нас религия, основанная на убеждении, что система лучше тебя знает, как тебе жить.
— Вместо бога система.
— Да. Всевидящая, всезнающая и карающая за инакомыслие.
— Я бы на месте вашей системы всех инакомыслящих отправлял к нам в ссылку, — я посмотрел на Айрис. — Как тебе такая идея?
Она замерла на месте и уставилась на меня, будто увидела впервые.
— Всё сходится, — произнесла она ядовитым шепотом.
— Что… сходится? — я не уловил ход ее мыслей.
— Всё. Я наивная дура, которая поверила, что ей удалось сбежать с корабля самостоятельно. Меня подтолкнули к этому. Земля и есть мое наказание.
— А как же твои искусственные вычислители? Неужели они не просчитали такого варианта?
— На то они и искусственные, что их можно контролировать извне. Их могли заглушить или заставить выдавать иной результат, чтобы подтолкнуть меня к нужному им решению. Вот я овца тупая, — Айрис села на чемодан и прикрыла лицо ладонями.
— Зато тебе не накинут за побег, — нашел я положительный аргумент в этой истории. — Добро пожаловать на нары, в смысле, на Землю.
— Ладно. Мне не обидно, что я попала сюда, мне обидно, что меня провели как ребенка. Мне казалось, что я умная, изворотливая и нахальная, что я смогу забавляться системой в свое удовольствие.
— Еще несколько дней назад я то же самое думал о тебе, — я намекнул Айрис о неудачном деле.
— Зат-кнись, — прошипела напарница. — Идем в дом.
Дверь закрывалась навесным замком на щеколду. Ключа на видном месте никто не оставил. Я пошел искать какую-нибудь железку, чтобы сорвать его. Айрис покрутилась на месте, подошла к цоколю, выложенному кирпичом, и вытянула из кладки кирпич. В нише лежал ключ.