Я тебе верю
Шрифт:
Лиля, естественно, тоже была приглашена на пир и просидела до конца чествования, восхищаясь туалетами и драгоценностями дам, в основном, жен графиков. Она была в хороших отношениях с женой шефа, поскольку часто приходилось работать у них дома, в его кабинете. Именно жена и предложила мужу отвезти Лилю на машине домой, в далекий в те годы район, в Кожухово, а сама с дочерьми уехала на своей машине.
Дома у Киселевых никого не было: мать уехала на Украину, к любовнику, а Лариса ночевала у очередного поклонника. Лиля пригласила шефа подняться на минуточку, попить домашнего, хорошо заваренного чаю. Он не отказался, сказав,
Потом он позвонил жене, сообщил, что доехал с трудом – все-таки много было выпито, поэтому посидит немного у Киселевых, попьет кофе и вернется. Жена, не будучи знакома с Александрой Вадимовной и Ларисой, тем не менее знала, что они врачи, и забеспокоилась – удобно ли в такой поздний час вваливаться в дом, ведь им же утром на работу, но Лиля взяла трубку и заверила, что они все равно не спят, потому что недавно вернулись из театра. И шеф остался…
Когда через час он уходил, оставив в постели сонную Лилю, она сказала, еле шевеля губами:
– Я рада, что ты научил меня не только профессии, но и этому…
Он хихикнул, обещал продолжить обучение, поцеловал ее и ушел.
С тех пор они стали любовниками, встречаясь то на его даче, то у Киселевых в отсутствие других женщин, то в пустой квартире какого-нибудь его коллеги или друга.
Через несколько месяцев Лиля забеременела, но решила пока ничего не говорить ни шефу, ни тем более домашним. Однако, как известно, о таких вещах можно молчать лишь до тех пор, пока случившееся само не заявит о себе. Оно и заявило, да так громко, что Александра Вадимовна, всегда выдержанная, уравновешенная, противница всяческих выяснений отношений, скандалов, вдруг взорвалась, взвилась и, оглушенная собственным криком, рухнула на кровать.
Именно в это время вернулась домой Лариса. Еще на площадке, перед дверью квартиры, услышала крик матери, торопливо отперла дверь, вошла.
Лилька отпаивала мать какими-то каплями, а та с искаженным лицом глотала их, поперхиваясь и откашливаясь.
– Мама! Что случилось? Что с тобой? – бросилась она к матери.
– По-моему, обыкновенная истерика, – бросила, не оборачиваясь к сестре, Лиля.
– Истерика?! У мамы? Не говори ерунды. Мам, ну что с тобой? – Лариса наклонилась к матери.
– Почему бы тебе не рассказать самой? – обратилась Анна Вадимовна к Лиле.
– А что мне рассказывать? Я не знаю, что с тобой, чего ты завелась на пустом месте.
– Вы можете наконец объяснить мне, что здесь происходит?
– Ничего не происходит, успокойся. Я беременна, а маму это не устраивает.
Александра Вадимовна села, свесив ноги с кровати.
– Не устраивает? Лариса, понимаешь, она беременна неизвестно от кого, через три месяца собирается рожать и жить с ребенком здесь.
Лариса от неожиданности не могла произнести ни слова, зато Лиля как с цепи сорвалась.
– Если тебе неизвестно, это не значит, что и я не знаю отца моего ребенка! – кричала она. – Но это мое дело и больше никого! И я буду жить с моим ребенком в моем доме, или ты хочешь выгнать меня на улицу?
– Если тебе известен отец, он должен позаботиться о тебе и о ребенке. Никто не гонит тебя на улицу, не надо доводить все до абсурда, но ты не можешь не понимать, что мы и так живем, как в курятнике, куда ты собираешься поставить детскую кроватку? Скажи, куда?
Лариса только сейчас обратила внимание
– А ты чего молчишь? – кинулась на нее Лиля. – Ты тоже меня осуждаешь?
– С каких пор мое мнение стало интересовать тебя? Ты уже взрослая женщина, решай свои проблемы сама.
Лариса прошла на кухню, поставила чайник, достала из холодильника сыр, колбасу и стала сооружать себе бутерброды. Есть хотелось безумно. Она рассчитывала, что Жан поведет ее куда-нибудь поужинать, но кто знал, что все так обернется… Может, это и к лучшему, теперь уж мне отступать некуда, подумала она, внутренне соглашаясь на брак с французом, – что есть, то есть, выбирать не приходится. Она еще не знала, что Жан не станет больше с ней встречаться…
Иван Егорович Пастухов, несмотря на свою загруженность в клинике, не пропускал ни одного интересного концерта в консерватории, каждый год запасался несколькими абонементами, следил за приездом известных музыкантов и продолжал пополнять свою коллекцию дисков. Совершенно случайно на одном из концертов познакомился с интереснейшим человеком, врачом-невропатологом по специальности и страстным филофонистом – у них оказались соседние места в концертах одного из абонементов, так что их встречи повторялись строго по расписанию. Они общались в антрактах, иногда заглядывали в буфет, и вскоре между ними возникла взаимная симпатия. Аркадий Семенович – так звали филофониста – был лет на десять старше Ивана, но выглядел молодо, несмотря на седину, всегда элегантен, подтянут, с живым блеском в глазах и с неподдельным интересом к современной музыке, которая пока что для Ивана оставалась за семью печатями. Однажды в беседе выяснилось, что Аркадий Семенович увлекается шахматами и даже имеет первый разряд по этому виду спорта. Иван мимоходом заметил, что и он любит шахматы.
– Так приходите ко мне, сразимся! – азартно воскликнул Аркадий Семенович.
– Что вы, я же просто любитель-самоучка, ни разрядов не имею, ни теории шахмат не знаю, так, кое-что читал когда-то, между делом, – возразил Иван.
– Голубчик, позвольте мне как старшему и более опытному человеку дать вам совет: во-первых, никогда не прибедняйтесь, а во-вторых, имейте в виду, что иногда талантливый любитель, даже не очень искушенный в теории шахмат, играет лучше любого разрядника, так сказать, на интуитивном уровне. Так что не пренебрегайте моим приглашением. Если у вас нет никаких планов на ближайшее воскресенье, милости прошу.
Квартира Аркадия Семеновича потрясла Пастухова невероятным количеством пластинок, в массе своей старинных. Они стояли в шкафах, специально для этой цели приспособленных. На внутренней стороне дверец висел список пластинок, с точным указанием года выпуска, фирмы, композитора, исполнителей и других данных, для рядового слушателя абсолютно неинтересных, а для коллекционера – наиважнейших. Кроме того, у Аркадия Семеновича была картотека с еще более подробными сведениями о пластинке, исполняемой музыке, композиторах и музыкантах-исполнителях. На Ивана Егоровича, человека педантичного, страстного приверженца четкости, аккуратности и точности в любом деле, все это произвело невероятно сильное впечатление.