Я тебя не отпущу
Шрифт:
— Надеюсь, лет до восемнадцати я останусь последним.
Теперь Клим переводит взгляд на меня. Хаванский вроде бы такой же счастливый, но в этом его «останусь последним» столько стали, что невольно вздрагиваю.
— Ты пришел поговорить. — Киваю на удобный диван в гостиной. — Я готова.
— Я пришел не говорить. У меня другие планы. — Клим ставит дочку на пол, но не отпускает от себя. Держит рядом. — Не уверен, что ты готова и к этому, только выбора у нас с тобой нет.
Глава 22
Глава 22
Я
После своих слов о выборе он дает мне пять минут на то, чтобы прийти в себя. Дарит дочке огромного розового единорога. Словно все еще не верит в такую реальность, осторожно трогает ее волосы. Но как только Катя с Никой уходят гулять в парк, начинается совершенно другое шоу.
За несколько минут на меня обрушивается целый водопад из «надо», «должна» и «срочно». Это смешно — Клим повторяет слова Германа.
— Вам с Никой нужно уехать отсюда. Желательно поскорее.
— Вообще-то это моя квартира! Ника прожила здесь два года. У нее рядом любимый парк, подруги по песочнице и детский бассейн.
— Здесь небезопасно, — равнодушно выдает Хаванский.
— Ты шутишь?
Это какой-то день сурка. Снова, на этот раз уже другому мужчине, моя квартира кажется небезопасной. Будто мы живем не в элитном закрытом комплексе, а в грязной хрущевке на окраине города.
— Я найду вам другой дом. Там будет отличная охрана.
— «Всем хватит места, и никто не побеспокоит», — по памяти цитирую я Германа.
— Твой любовник предлагал? — догадывается Клим.
— Герман не любовник. Скажи своим сыщикам, что они хреново работают! — Начинает потряхивать.
— Значит, не любовник. Больше?
Еще секунду назад Хаванский равнодушно расхаживал по гостиной, а сейчас вминает меня горячим торсом в стену и ставит руки по обе стороны от плеч. Получается ловушка из большого, сильного тела.
Раньше я бы уже тянулась к губам и шалела от близости, а теперь — нервная система сбоит. Одна часть меня откликается, требует большего — прижаться, обнять, почувствовать каждую литую мышцу. Другая... она как под заморозкой.
Словно что-то чужеродное, ощущаю, как опускаются вниз мои потяжелевшие руки. Слышу сумасшедший стук сердца. Загибаюсь от желания сдвинуть спиной кирпичную стену... любой ценой выбраться из пугающего капкана.
— Угадал. — Переборов страх, я задираю голову и смотрю в глаза Климу. — Больше чем любовник.
— Так что ж ты его не послушалась? Плохо уговаривал?
Хаванский кладет правую руку на мою шею и легонько сжимает.
— Предпочитаю сама решать, что и как мне лучше.
Подняв онемевшие ладони, упираюсь ими в каменную мужскую грудь.
— Ты так и не научилась врать.
Вместо того чтобы сдавить горло еще сильнее, Клим начинает гладить шею.
Делает это неспешно. Без намека на ласку мажет пальцем по нежным половинкам, будто пытается что-то понять... считать по искусанной коже, сколько мужчин прикасалось к моим губам за два года.
— Ошибаешься. — Чтобы скрыть хрипоту, говорю тихо. — Я стала мастером лжи. Настоящим асом! Но сейчас говорю тебе правду.
— Тогда, может, ответишь честно... У меня всего два вопроса.
Голубые глаза сужаются в хищный прищур.
— Два... — Я в замешательстве.
Мозг тут же начинает генерировать возможные варианты: «Любишь ли ты Нику?», «Почему предала меня?», «Благодаря кому с меня так быстро сняли обвинения?». И еще с десяток других.
За много месяцев порознь я уже столько раз представляла этот разговор, так часто фантазировала, как Клим спрашивает о прошлом, что сейчас теряюсь в догадках. Не знаю, с чего именно он решит начать и что для него главное.
— Да. Всего два. Я выяснил, что Ева солгала мне. Исаев бесплоден. Он уже много лет в курсе, что не сможет стать отцом. Не представляю, на что рассчитывала его жена, изображая верную будущую мать. Только полная дура могла надеяться, что сможет обмануть такого человека, как Исаев. Но сейчас меня волнует не он и не их семья.
— Тогда... — Во рту пересыхает. Чтобы случайно не выдать себя какой-нибудь мелочью, вроде облизывания губ, приходится контролировать каждый жест. — Спрашивай.
— Почему Ева пришла именно к тебе? — Клим нависает надо мной. — Зачем ты забрала Нику?
Он не улыбается, не шутит, вопросы звучат четко. А мне так хочется рассмеяться, что в груди становится больно.
Этот стратег... этот хваткий делец, способный перевернуть землю и договориться с самыми высокими чинами, не понял главного. Того, что лежало на поверхности еще тогда. Одно простое чувство — любовь. Любовь матери к ребенку и любовь женщины к каждой частице своего мужчины... даже к его малышу от другой.
— Она хотела Нике лучшей судьбы.
Нет смысла повторять слова Евы. Ее «вы полюбите мою малышку... всем сердцем, как и ее отца» сейчас может прозвучать как издевка. Клим ни за что не поверит. А видеть, как он смеется в лицо... С меня вполне достаточно клейма трусливой предательницы.
— Допустим. А ты? Тебе это зачем?
Ладони Клима сжимаются в кулаки. Он словно сдерживается, борется с чем-то внутри себя. Такой большой, уверенный, сильный. И одновременно слабый.
— Считай, что я просто хотела ребенка.
Отворачиваюсь. Никакой силы воли не хватает, чтобы выдержать эту пытку.
— Своего с мужем не нажила, так сгодился и мой?
Вопрос — как плевок. Он обжигает ядовитой горечью, пробивает насквозь. Заставляет замахнуться и со всей силы ударить Хаванского по лицу.