Я тебя рисую
Шрифт:
Он усмехнулся, качнул головой, посмотрел на меня.
— Они называют себя ххрра. Загонщиками их зовут арманцы. Потому что в загонах они держат женщин, Ева. И своих, и тех, что крадут у нас. Понятия брака у них не существует, женщины в загонах принадлежат всем… самцам. И считается, что чем больше у них будет сношений… тем лучше. Подробнее объяснить?
— Не надо, — пересохшими губами прошептала я. О, Создатель, какой кошмар! Инстинктивно я сделала шаг ближе к арманцу, почти прислонилась к его боку, и он снова усмехнулся.
— В Ранххаре я слышала, что загонщики
— Да. Это древние договоренности. На загонщиков Цветок Тлена влияет меньше. По договору они чистят наши долины от него, а мы отдаем им жертву… Девушку, понятно. Обычно кого-то из пленниц, — он говорил равнодушно, а я сжимала зубы, не желая даже представлять подобное варварство, — но с каждым годом цветов становится все больше, а арманцев все меньше. И загонщики решили, что вместо одной жертвы они вполне могут забрать всех наших женщин. Несколько раз мы откидывали их за ущелья, но они все равно возвращаются к границам долин.
— Но зачем им ваши женщины? У них что, своих мало?
— В том-то и дело, Ева… Свои у них почти не рождаются. Да и у нас девочек рождается очень мало. Впрочем… В прошлом году в Ранххаре родилось четыре ребенка. Девочка одна…
Я опешила настолько, что даже остановилась.
— То есть как, четыре? За весь год? В огромной долине? Да только в твоем замке проживает сотня человек! И всего четверо детей? Но… почему?
Он повернул голову, окинул взглядом ущелье, увитое красивыми белыми цветами. И в желтых глазах я отчетливо увидела ненависть.
— Цветок, Ева. Он так влияет на нас.
— Но ведь можно как-то его уничтожить? Неужели нет способа?
— Есть, — он отвернулся. — И именно этим я и занимаюсь.
— Ты занимаешься завоеванием мира за Стеной, разве нет?
Линтар пожал плечами и замолчал, словно потерял интерес к теме разговора. А я шла, раздумывая над тем, что услышала. Мне было трудно все это осознать, ведь в моем мире арманцы всегда представлялись страшными чудовищами, без чувств и жалости, убийцами и монстрами. Впрочем… я вспомнила, как стоял Линтар над телом моего отца в троном зале Идеггории, и скривилась. Они и были чудовищами и монстрами!
К полудню мы пересекли ущелье и стали подниматься на горное плато. Идти стало тяжелее, земля здесь была усыпана валунами и скользкими камнями, между которыми скрывались расщелины и ямы. Арманцу в его сапогах было проще, он ступал уверенно, а вот у меня на ногах были лишь тонкие кожаные подошвы, и веревки, обвивающие щиколотки. В такой обуви ходить по скалам не слишком-то удобно. Но другой все равно не было, так что приходилось довольствоваться этой. Арманец меня поддерживал, но темп не сбавлял. Я видела, как напряженно и внимательно он раз за разом осматривает окрестности, как раздуваются его тонкие ноздри, принюхиваясь. Он даже не разговаривал, видимо, чтобы лишние звуки не мешали слушать. Да и я не имела желания болтать, потому что выбивалась из сил, прыгая с камня на камень.
Линтар не выказывал признаков беспокойства или нервозности, но я чувствовала, что он торопится пересечь плато как можно скорее.
Линтар мигом оказался рядом, закинул мою руку себе на плечо, осторожно вытащил меня из расщелины. Быстро ощупал лодыжку.
— Не сломано, — успокоил он. — Просто ссадина. Надо перевязать.
Я со вздохом села на теплый камень. Кожу я ободрала не сильно, больше испугалась. Арманец присел рядом, смыл кровь водой из бурдюка, потом снял свою рубашку и оторвал рукава.
— И так засохнет, — пробормотала я.
— Загонщики учуют запах твоей крови за тысячу шагов, — не поднимая на меня глаз, сказал он. Сорвал какую-то травинку, пожевал и нанес смесь на мою ссадину. Я поморщилась. — Даже я чувствую твою кровь издалека, а у них нюх еще лучше. — он разорвал ткань на полосы, туго обмотал мне ногу. — На запах самки они придут отовсюду. Надо уходить, и скорее.
Я посмотрела сверху вниз на его склоненную голову, на сильные руки, что накладывали повязку. На его предплечье появился новый рисунок: черный, словно выжженный. Я тронула пальцем раньше, чем успела подумать.
— Что это? Ожог?
Он резко вскинул голову, ладони так и остались лежать на моей щиколотке.
— Да. Это метка брачных уз. Выжигается на руке мужчины во время первого соединения с женой.
— Зачем? — не поняла я.
— Чтобы не только девушке было больно, — усмехнулся он. — И чтобы всегда помнить, что без боли не бывает счастья. И преодолев ее, арманцы приходят к пониманию. Таков обычай, Ева.
Он смотрел на меня снизу-вверх, в глазах — пламя, губы сжаты. Мне было неуютно от его взгляда. Хотелось спрятаться, или наоборот придвинуться ближе.
— У вас странные обычаи, — внезапно охрипшим голосом сказала я.
Он убрал руки и встал.
— Да. Наверное… — не глядя на меня, протянул арманец.
Глава 11
… Поцеловал ее в губы. Не знаю, что со мной, и больше не хочу с этим бороться. Она словно создана для меня, маленькая энке. Так странно. Ее губы сладкие, как дикая малина, от них невозможно оторваться. Мне не с чем сравнивать, за свою жизнь я целовал лишь Аярну — после того, как было принято решение взять ее в пару. И теперь — Еву…
Аярну я даже не помню.
Ни вкуса не помню, ни наслаждения. Ничего. Духи дорххама не хотели соединять нас — я заставил. Духи накажут меня. Уже наказали, потому что я сошел с ума из-за человеческой девчонки. Чем еще это объяснить?
Я целовал ее губы, я сказал, что хочу беречь ее жизнь. Она не поняла…
Хорошо. Хорошо, что люди так мало знают об арманцах.
Уснуть не удалось, так и лежал всю ночь, обнимая ее. Мне трудно контролировать огонь, когда Ева рядом, все в ней распаляет меня, я вспыхиваю, как мальчишка… Но если отодвинусь, ей будет холодно. Она такая хрупкая, маленькая дикарка.