Я тебя у него заберу
Шрифт:
Нет, не хочется! Уверенность, с которой они обсуждали мою личную жизнь поражает. Никто даже не подумал о моих друзьях там, о университетской жизни.
Меня оглушает. Парализует. Кровь останавливается в венах, как во время обморожения. Я смотрю на единственного человека, который всю жизнь стоял на моей стороне, и вижу в его глазах поддержку. Но на этот раз не меня.
— Пап? — произношу одними губами.
Отец только пожимает плечами.
— У тебя будет муж, Мариам. Отныне все вопросы вы будете решать вдвоем.
Дядя Вардан одобряет
Обвожу глазами сидящих за столом, они что-то говорят о свадьбе, внуках, а я вдруг понимаю, что в мою защиту не выступил никто. Мои желания — пшик, недостойный внимания. Никого не интересует чего хочу я. Даже Нарека. Он конечно, предложил альтернативный вариант, и возможно я бы именно так и поступила — перевелась сюда, имей я желание сделать это, но его нет. Да и сделал он это скорее чтобы избежать споров, а не для того, чтобы поддержать и прислушаться к моим желаниями.
Обычно любящий человек старается сделать счастливым свою половинку. Слушает и слышит. Меня же не слышит никто. Ни ба с дедом, не вставившие ни слова, ни собственные родители, ни человек, с которым мне придется провести остаток жизни.
Вдруг вспомнилась Лея, с которой мы недавно гуляли. Подруга светилась счастьем и рассказывала о том, что начальница выписала ей премию за прошлый месяц. Они с мужем планировали купить новый телевизор, потому что их старый на днях сгорел. В знакомой жизнь била ключом, а в каждом слове считывалась любовь к мужу. Их не сводили родители. Они познакомились два года назад здесь в Ереване и через три месяца поженились. Сами, без чьего-либо давления. И сейчас она совмещает обучение на заочном и работу в аптеке.
Так почему же я не могу распоряжаться собственной жизнью? Почему становлюсь на защиту семьи от пересудов, если никто из них не вступается за меня?
Обида горечью обжигает внутренности и продолжает разъедать до самого конца ужина. Когда дверь за гостями закрывается, и мама начинает убирать со стола, я, пересиливая одуревшее сердцебиение и дрожь в коленях, поднимаюсь со стула. Терпеть больше нет никаких сил.
— Я не выйду замуж за Нарека.
Произнесла тихо и замерла. Вдоль позвоночника покатилась капля холодного пота. Мама останавливается с тарелками в руках, а отец поднимает на меня глаза. Страх сжал горло. Я впервые в жизни сделала что-то в свою защиту сама. Ба охает. Давид, сидя рядом со мной, шумно выдыхает.
Мне кажется, я переступила черту, за которой больше нет ни малейшей надежды на то, что отец когда-нибудь меня поймет и снова одарит ласковым взглядом, но умирать заживо по-настоящему мне не хочется.
Папа смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается. Как ни в чем не бывало снова возвращается к ужину. Отправляет в рот кусочек мяса и заедает хлебом. Вот так, как будто я только что ничего
Требуется несколько секунд, чтобы снова собраться. Вдох, выдох. Сердце больно и тяжело бьется.
— Свадьбы не будет!
Повторяю на этот раз громче и увереннее.
Глава 52
— Мариам, не пори чушь!
Вилка со звоном летит на тарелку. Меня сковывает леденящим страхом, но я больше не отвожу глаз. Уверенно смотрю на отца, моля высшие силы помочь не зайти этой ситуации за грани разумного.
— Это не чушь! Я не люблю Нарека! И никогда не полюблю!
— Чтобы выйти замуж не обязательно любить, — отрезает отец, вставая со стула, — любовь придет потом, когда ты помудреешь и поймешь.
А сейчас я получается для них глупый ребенок?
— Пап, мне двадцать один. Я давно могу принимать решения сама.
— Можешь, но если это умное решение. Спутаться с Демьяном не выглядит умным, — в родных глазах горькое пренебрежение, когда он произносит имя Демьяна.
— Пап, ты ведь любишь меня. Я точно знаю. Тогда зачем хочешь видеть несчастной? Почему не желаешь мне только самого лучшего?
— Именно потому что желаю, я не позволю чужому человеку сломать тебе жизнь. Ты идешь наперекор семье. Это уже значит, что он учил тебя этому!
— Я же говорила, что ты ее распустил, — из-за спины отца доносится голос мамы, пока я отчаянно мотаю головой, пытаясь вставить, что никто меня ничему не учил, — она уже несколько лет ведет себя так, словно знает лучше меня все.
Так значит вот как мама преподнесла папе новость обо мне с Демьяном.
— Замолчи, Лусине! — громкий приказ отца отражается на всех.
Я же использую секундное молчание, чтобы защитить себя и любимого.
— Никто меня не учил! Я сама вижу все. Для вас главное скорее меня выдать замуж, чтобы я не наделала ничего, что не входит в ваши планы. Но вы забываете, что мне самой это не нужно. Я не хочу бросать учебу и закрывать себя в четырех стенах. Прости, мама, ты прекрасная хозяйка, и я тоже люблю готовить, но не настолько, чтобы проводить на кухне сутки. Я хочу найти себя в жизни. И сделать это с Демьяном. Я люблю его, пап!
Последние слова почти выкрикиваю в сердцах, стараясь достучаться до глухих сердец родителей. Неужели они не видят моих страданий?
— Ты его, может, и любишь, а он тебя? — сквозь зубы цедит отец.
— Он тоже.
— Я заметил. Так любит, что прикинулся волком в овечьей шкуре, чтобы задобрить меня. А оплату решит тобой взять.
От ужасных слов под кожей растекается озноб. Вот как он все видит?
— Папа, нет. Он помогал тебе искренне.
— А ты в свою очередь ему, да? Как только подумаю, что он мог с тобой делать, так, клянусь Богом, хочется руки ему обломать. Взрослый мужик вряд ли бы довольствовался обычным «спасибо».