Я, ты и любовь
Шрифт:
Сознание случившегося волной прошло по мне, затопив сердце.
Я отшатнулась, вырвавшись от Колтона. Прочь от необоримого покоя его объятий и губ.
— Что я делаю? — попятилась я, хромая. — Что делаю? Да что я, блин, творю?!
Развернувшись, я поковыляла как могла быстро, цепляясь за остатки рассудка, с трудом удерживая угрызения совести, грозившие сожрать меня живьем.
Колтон пошел за мной, забежал вперед и остановил, положив руки на плечи.
— Нелл, подожди. Постой. Просто подожди.
Я вывернулась, не желая его прикосновения.
— Не
Он покачал с сожалением головой. В синих глазах кипели и плавились эмоции.
— Нет, Нелл, просто так вышло. Я тоже виноват. Это пустяк, случайность.
— Какой это тебе пустяк! — почти закричала я. — Как я могу целоваться с тобой, когда он мертв? Когда мой любимый ушел навсегда? Как я могу с тобой целоваться, когда… когда я… когда Кайл…
— Ты не виновата. Это я себе позволил. Здесь нет твоей вины, так вышло, — повторял Колтон, будто знал мою вину, тайное бремя ужасного сознания.
— Перестань это повторять! — вырвалось у меня против воли. — Ты ничего не знаешь! Тебя там не было! Он умер, а я… — Я оборвала фразу.
Думать об этом, знать, что это правда, — одно дело. Признаться вслух в присутствии брата Кайла, с которым я только что целовалась, — совсем другое.
Колтон снова оказался рядом — не коснувшись меня, но нас разделял лишь какой-то дюйм свободного пространства. Узенькая прослойка воздуха между нами трещала от напряжения, искрила и шипела.
— Давай не будем больше говорить о поцелуе. — Его низкий голос дрожал, наполненный страстью и пониманием.
Я покачала головой — один ответ на многие, очень многие вопросы:
— Я не могу… не могу… не могу.
Я повернулась к нему спиной, и на этот раз Колтон Кэллоуэй дал мне уйти. Мне казалось, он читает мои мысли, смотрит в самые дальние тайники души, где чувство вины и горе разъедают меня изнутри, как абсцесс.
Я добралась до своей комнаты и легла. Закрыв глаза, я снова и снова видела умирающего Кайла. Картины последних минут его жизни сменялись надвигающимся лицом Колтона и ртом, приникшим к моему…
Мне хотелось кричать, плакать, рыдать, но я не могла. Если начну, уже не остановлюсь. Вообще никогда. От меня останется только океан слез.
Горячая кровь сердца заливала лицо, вытекала из глаз, из носа, изо рта. Это не слезы, потому что слезы никогда не иссякнут. Это всего лишь влага из разбитого сердца сочится сквозь поры.
На меня давила огромная глыба вины и горя. Больше я ничего не чувствовала. И знала, что теперь всегда буду испытывать эти чувства. Еще я знала, что когда-нибудь научусь снова выглядеть обычно, жить как все и вроде бы быть в порядке.
Все это будет лишь фасад.
Записка Кайла по-прежнему лежала у меня под подушкой. Я развернула листок.
«…а сейчас мы вместе учимся влюбляться. Не думай о том, кто и что скажет. Я тебя люблю и всегда буду любить, что бы ни готовило нам будущее. Я буду любить тебя вечно».
На бумаге
Я не стала ее вытирать. Наклонная петелька «у» в быстрой небрежной подписи Кайла промокла и расплылась.
Наконец слезы унялись, и я уснула. Во сне я видела карие и синие глаза, призрак любимого и живого мужчину из плоти и крови, сидевшего на мостках, потягивающего виски, играющего на гитаре и вспоминающего недозволенный поцелуй. Во сне он гадал, что бы это означало. Во сне он прокрадывался в мою комнату и целовал меня снова. Я проснулась мокрая от пота, дрожащая, снедаемая чувством вины.
Часть вторая
Настоящее
Колтон
Глава 6
Старина «Джек»
Я сижу на скамье у границы Центрального парка и пою. Даю уличное представление. Рядом на дорожке раскрытый гитарный футляр с несколькими баксами на развод, ярко-зелеными на коричневом бархате. Я уже много месяцев не пел на улице. В мастерской слишком людно, слишком много заказов, слишком много доделок и переделок. А тут, на свежем воздухе и при полной свободе, я живу. Позволяю душе парить. Подобно четвергам в баре Келли, я пою не ради денег, хотя обычно удается собрать довольно плотную пачку зеленых.
Я пою, чтобы перелить музыку из моей крови в гитарные струны, дать ей стечь с голосовых связок.
Я проверил настройку перед следующей песней, подтягивал и пощипывал струны, наклонившись к гитаре, добиваясь идеальной чистоты. Поймав нужный тон, одобрительно кивнул сам себе и начал с «Я, любовь и ты» «Эветт бразерс». Эта песня всегда собирает людей. Не я, а именно песня. Блестяще написано. Столько смысла затолкано в эти стихи… После первого куплета я поднял голову и огляделся. Пожилой мужчина в деловом костюме с телефоном, прижатым к уху, и еще одним, прикрепленным к дорогому кожаному ремню. Молодая женщина с пергидрольными волосами, наскоро собранными в пучок, за руку цепляется малыш с перемазанным шоколадом лицом, остановились и слушают. Пара геев, молодые парни, держатся за руки — эпатажные, с пышными прическами и цветастыми шарфами. Три девчонки хихикают, перешептываются, прикрывая рты ладошками, считают меня красивым.
И она.
Нелл.
Я мог бы написать песню, и ее имя было бы музыкой. Я мог петь под гитару, и ее тело стало бы мелодией. Она стояла позади всех, прислонившись к парковочному счетчику. Люди ее немного заслоняли. Сумка из лоскутков на длинной лямке, светло-зеленое платье до колен, подчеркивающее фигуру, русые волосы заплетены в небрежную косу и переброшены через плечо. Бледная, как слоновая кость, кожа, безупречная, молящая о ласке. О поцелуях.
Я не святой, у меня с тех пор были девушки, но все не то. Надолго не задерживались.