Я, ты и любовь
Шрифт:
— Нелл, заткнись.
Она засмеялась звенящим как колокольчик смехом, отчего я улыбнулся ей в волосы.
— Ну так что, покажешь мне свою мастерскую?
— Сейчас четыре утра. Мы в Трайбеке, а мастерская в Куинсе. В дальней части Куинса. И машины у меня сейчас нет. Я шел сюда от бара.
— Пешком?! С ума сошел! Это же кварталов двадцать!
Я пожал плечами:
— Я люблю ходить.
— Ну, тогда такси возьмем.
— Тебе что, правда так приспичило посмотреть мою мастерскую?
— Ага. И я правда не хочу здесь оставаться. —
— Ну, тогда штаны надевай, и двинули.
Она снова засмеялась, как фея Динь-Динь.
— Нет уж, штаны для мужиков. — Она исчезла в своей комнате. — Сейчас хоть не подглядывай, Перви Макги.
— А ты дверь закрой, балда.
Дверь с грохотом захлопнулась. Я засмеялся. Хорошо, что Нелл может смеяться. Значит, худо-бедно держится. Хотя с ней что-то происходит. Это она для меня спектакль устраивает. Скоро на руках у нее появятся свежие порезы.
Нелл вышла в джинсах и фиолетовой футболке с острым вырезом. Мне сразу пришлось смотреть по сторонам, чтобы не слишком откровенно пялиться. Ей сейчас не до моих желаний. А может, всегда не до них будет. Она подхватила сумку со стола, куда я ее положил, пока замывал кровь.
Я протянул ей руку.
— Пошли, Динь-Динь.
Руку Нелл приняла, а над прозвищем задумалась.
— Почему Динь-Динь?
— Из-за твоего смеха. У тебя такой музыкальный смешок, как у феи из «Питера Пена», — пожал я плечами.
Она нечаянно рассмеялась тем самым смехом и зажала рот.
— Блин, теперь стесняться буду. Но ты можешь называть меня Динь-Динь, если хочешь.
— Не стесняйся. По мне, так это очаровательно.
Она сморщила нос, запирая дверь.
— Очаровательно? А это хорошо?
Я поднял бровь.
— Я могу придумать для тебя много определений. Пока давай ограничимся очаровательным.
— И что это значит? — Она самым невинным образом взяла меня за руку.
Я махнул проезжавшему такси с горевшим верхним фонарем. Мы сели в машину. Назвав свой адрес, я смотрел, как таксист вводит его в навигатор. Когда мы тронулись с места и из магнитофона поплыла заунывная арабская мелодия, я повернулся к Нелл.
— Ты уверена, что хочешь услышать ответ?
Она приподняла подбородок.
— Да.
— В тебе сочетается много разного, Нелл Хоторн. Ты непростая. Ты очаровательная. Прелестная. Забавная. Сильная. Красивая. — Казалось, она борется с эмоциями. Я продолжал: — Ты страдающая. Ты причиняющая боль. Ты поразительная. Ты талантливая. Ты сексуальная, как хрен знает что.
— Сексуальная как хрен? — Она наклонила голову набок, едва заметная улыбка тронула ее губы.
— Ага.
— Это больше или меньше, чем дьявольски сексуальная?
— Больше. Гораздо больше.
Она кивнула:
— Ты милый. Но мы смотрим на меня по-разному.
— Согласен. — Я посмотрел на наши сплетенные пальцы и снова на Нелл. — Что же ты видишь, когда глядишь на себя?
— Слабая. Испуганная. Пьяная. Злая. Безобразная. Убегающая, —
Разговорами невозможно изменить то, что она чувствует, поэтому я промолчал. Просто держал ее за руку и позволил молчанию тянуться несколько кварталов.
В конце концов она повернулась ко мне:
— Почему ты не протестуешь, когда я несу такой вздор? Почему не убеждаешь меня в обратном?
— А что, поможет? — спросил я. Нелл прищурилась и покачала головой. Я пожал плечами. — Вот тебе и ответ. Могу сказать, что я вижу. Могу сказать, что о тебе знаю. Я знаю, что чувствую. Я могу показать тебе, кто ты на самом деле. Но спорить с тобой бесполезно. По-моему, мы оба не раз сталкивались с теми, кто пытался нас изменить. У них это не получилось. Только мы сами можем себя изменить. Давай позволим себе исцелиться.
— Но я не такая, как ты говорил, совершенно не такая, и не могу себе помочь. Меня нельзя… изменить… исправить.
— Ты твердо решила всю жизнь быть несчастной?
— Черт бы тебя побрал, Колтон! Зачем ты в это лезешь? Ты ведь меня не знаешь!
— Хочется, — ответил я сразу на обе последние фразы.
Глава 8
Перебродившая печаль
Мы приехали к моей мастерской — старому гаражу со входом из переулка и маленькой квартиркой на втором этаже. Я вынул из кармана ключи, вошел в мастерскую с черного хода, за неимением парадного, и включил свет.
Замигали висячие флуоресцентные лампы в помятых проволочных «намордниках», осветив потрескавшийся, в пятнах бетонный пол, штабеля красно-серебристых ящиков с инструментами вдоль стен, рабочие столы с инструментами на крюках; свисающие с потолка цепи, на которых закреплены моторы, каркас «Мустанга Шелби Джи-Ти» шестьдесят шестого года, два огромных серых пластиковых мусорных бака, переполненные пепельницы, пустые пивные бутылки, коробки из-под пиццы…
— Не шикарно, зато мое, — засмеялся я. — Ну, совсем не шикарно. Сам удивляюсь, как решился привести тебя сюда, в эту грязь и безобразие.
Я действительно словно впервые увидел обстановку. Я никогда не водил сюда девушек. Наверх, в квартиру, — случалось, но в мастерскую ни одна не просилась: всех интересовала постель. Я огляделся, прикидывая, как отреагирует Нелл.
И тут она меня удивила.
— А мне очень нравится. Здесь… как дома. Ты явно любишь эту мастерскую.
Я долго глядел на Нелл и сказал:
— Это и есть мой дом. Сплю я наверху, но этот гараж — мой дом. Больше, чем можешь себе представить.
Сколько раз я спал в спальном мешке на полу там, где сейчас стоит «Мустанг», пока квартирку не отремонтировали настолько, чтобы в ней стало можно жить… Я купил все заведение за гроши, потому что здесь была просто дыра. Заброшенная, покинутая, никому не нужная, совсем как я. Все привел в порядок. Сделал это место своим.