Я убиваю
Шрифт:
Вот почему он возненавидел Фрэнка. Тот встал на его пути, проявив себя как столь же сильная личность. Несмотря на историю, какую пережил Фрэнк,
Паркер понимал, что его сила была не больной, а здоровой, почерпнутой не из ада, а из земной жизни. Именно поэтому Фрэнк осмелился противостоять ему, отказался помочь, когда генерал искал его поддержки, и нанес удар, когда должен был бы держаться подальше.
И самое главное, Фрэнк не боялся его.
Доказательство невиновности Мосса, его освобождение из тюрьмы, вынужденное публичное признание агента ФБР Фрэнка Оттобре в своей ошибке, – все это Натан
Елена подумала о несчастной Эриджейн. Жизнь сводной сестры оказалась ненамного счастливее ее собственной. Они были сводными сестрами. Мать Елены, которую та почти не знала, умерла от лейкемии, когда девочке было три года. В те времена лечить эту болезнь еще не умели, и, несмотря на финансовые возможности, какими располагал Паркер, мать Елены быстро скончалась. Сохранились ее фотографии и несколько эпизодов на восьмимиллиметровой пленке – слегка дергающиеся кадры, на которых видна стройная светловолосая женщина с милым лицом, она улыбается, держа на руках маленькую девочку, рядом с мужем-хозяином в военной форме.
До сих пор Натан Паркер все еще говорил о ее смерти, как об оскорблении, нанесенном ему судьбой. Елене казалось, что если бы отцу пришлось как-то охарактеризовать свое отношение к кончине жены, то он употребил бы только одно единственное слово: недопустимо.
Елена росла в окружении толпы гувернанток, сменявших друг друга все чаще по мере того, как взрослела. Она была ребенком и не подозревала, что эти женщины, едва только понимали, какая в доме царит атмосфера, как только обнаруживали, кто такой в действительности генерал Паркер и чего можно от него ожидать, с облегчением захлопывали за собой дверь и уходили, несмотря на более чем хорошую зарплату.
После длительного пребывания в Европе Натан Паркер вернулся Америку в качестве командующего какого-то подразделения НАТО, привезя с собой в виде сувенира новую жену Ханнеке, темноволосую немку с массивной фигурой и зелеными, холодными, как лед, глазами. Он представил Елене эту чужую женщину с гладкой и бледной кожей, как ее новую мать. Так и осталось навсегда: не мать, а совершенно чужой человек.
Вскоре родилась Эриджейн.
Занятый своей стремительной карьерой, генерал предоставил семью заботам Ханнеке. Холод, исходивший от новой жены Паркера, казалось, сковал все в доме. Отношения между девочками были едва ли не враждебными. Эриджейн стала для Елены еще одним маленьким чужим человеком, жившим в одном с ней доме, а не подругой, с которой они могли бы расти вместе. Недаром дом наводнили гувернантки, воспитатели и частные педагоги.
Позже, когда Елена вступила в чудесную пору юности, произошла та история с Андре, сыном Брайана Жефферо, садовника, ухаживавшего за парком, что окружал огромный паркеровский особняк. Летом, во время каникул, Андре трудился вместе с рабочими, чтобы «поднабраться опыта», как с гордостью говорил его отец Натану Паркеру. Генерал соглашался с ним и не раз называл Андре «славным мальчиком».
Андре был робким юношей, настороженно смотревшим из-под козырька своей бейсбольной шапочки,
Елена заметила его неловкие попытки познакомиться – робкие взгляды и смущенные улыбки. Она приняла их, никак не отвечая, но в душе у нее что-то затеплилось. Андре был не из тех, про кого говорят «красивый парень». Он был самым обыкновенным – не красавцем, не уродом. Иногда в ее присутствии он вдруг становился неловким и бестолковым. Елене в нем нравилось только одно: он был единственным юношей, которого она видела. И впервые в жизни она влюбилась. Андре улыбался ей, краснея, и она тоже улыбалась ему, краснея. И все. Однажды Андре набрался мужества и оставил Елене записку, спрятав ее в листьях магнолии и привязав к ветке зеленой проволочкой. Она достала записку и сунула в карман брюк для верховой езды. Вечером, ложась спать, развернула и прочитала – сердце колотилось неистово.
Теперь, спустя столько лет, она уже не помнит те слова, какими Андре Жефферо объяснился ей в любви, вспоминает только нежность, какую испытала, глядя на его неровный почерк. Это были невинные слова семнадцатилетнего юноши, влюбленного в ту, что представлялась ему принцессой большого дома…
Ханнеке, ее мачеха, жившая не по тем правилам, какие сама же устанавливала, вошла в комнату неожиданно, без стука. Елена слишком поспешно спрятала записку под оделяло, чтобы можно было не заметить ее желания что-то скрыть.
Мачеха подошла к постели и протянула руку.
– Дай мне то, что прячешь под одеялом.
– Но я…
Женщина посмотрела на нее, лишь чуть пошире приоткрыв глаза. Щеки Елены вспыхнули.
– Елена Паркер, кажется, я только что приказала тебе.
Елена достала записку и отдала. Ханнеке прочитала, не проявив никаких эмоций, сложила и опустила записку в карман своего жакета.
– Хорошо, думаю, это должно остаться нашим маленьким секретом, если мы не хотим огорчать твоего отца…
Таков был ее комментарий. Елена почувствовала великое облегчение и поэтому, наверное, даже не поняла, что женщина лжет, причем лишь потому, что это забавляет ее.
На другой день она увидела Андре.
Они оказались одни в конюшне, куда Елена заходила каждый день позаботиться о Мистере Марлине, своем коне. Андре, красный как мак, подошел к ней. Елена раньше не замечала, что на лице у него столько веснушек. Он заговорил с ней так взволнованно, что ей почему-то пришло на ум: «веснушчатый голос».
– Прочитала записку?
Они впервые говорили друг с другом.
– Да, прочитала.
– И что ты думаешь?
Елена не знала, что сказать.
– Это… это красиво.
Без предупреждения, собрав все свое мужество, Андре наклонился к ней и поцеловал в щеку.
Елена повернула голову и почувствовала, что умирает. Ее отец стоял в дверях конюшни, заслоняя свет, и видел, что произошло – только то, что произошло.
Юноша, сверстник его дочери, поцеловал ее в щеку.
Паркер фурией набросился на беднягу и так сильно отхлестал его по щекам, что у того потекла кровь из носа и изо рта. Потом схватил парня и швырнул, словно ветку, в дверь бокса Мистера Марлина, отчего конь попятился, испуганно заржав. У Андре кровь лилась на рубашку, когда генерал схватил его за шиворот и поставил на ноги.