Я умер вчера
Шрифт:
– Александр Юрьевич, говорить надо главным образом о произведениях Томилиной и о перспективах экранизаций, – тут же встрял Дорогань, все время помнивший о том, зачем он здесь. – Мы же с вами договаривались.
Но Уланов словно не слышал этих слов.
– Скажите, вас не оскорбляет, что детективы, в том числе и ваши, читают в основном в метро, на бегу, потому что это литература второго и даже третьего сорта, которая не требует серьезного отношения и вдумчивости?
Татьяна открыла было глаза и собралась повернуться
– Тихо-тихо-тихо! Глазки закроем, я еще не закончила.
Татьяна послушно выполнила указание, усилием воли подавив раздражение. Не нужно показывать зубки, рано еще.
– А говорить можно? – спросила она гримера.
– Лучше не надо. Саша, не приставай к человеку, когда я работаю. Мне еще чуть-чуть осталось.
– Ладно, – покладисто согласился Уланов. – А где кофе? Почему до сих пор не принесли?
– Татьяна Григорьевна просила минералку, – снова встрял Дорогань, по-видимому, взявший на себя роль защитника и блюстителя интересов известной писательницы.
В этот момент дверь снова открылась.
– Ой, Александр Юрьевич, вы уже здесь? – послышался голос девушки-провожатой. – Вам чай?
– Да, будь добра.
Наконец гример сделала шаг назад и критически оглядела полученный результат. Что-то ей не понравилось, потому что она взяла макияжную кисть и еще несколько раз коснулась лба и подбородка Татьяны.
– Вот теперь хорошо, – удовлетворенно сказала она. – А помаду я наложу перед эфиром, вы все равно еще пить будете.
– Дайте хоть взглянуть, что вы из меня сделали, – попросила Татьяна.
Гример подала ей зеркало. Что ж, работа была сделана на славу, отрицать это невозможно. Из зеркала на Татьяну смотрела она сама, но лет на восемь моложе. Кожа обрела свой природный цвет и стала матовой и нежно-телесной, а не болезненно-мучнистой. Отеки под глазами исчезли, а сами глаза стали большими и выразительными. Даже овал лица изменился, стал более четким.
Не говоря ни слова, она отложила зеркало и повернулась к Уланову. Он был почти таким же, каким она видела его на экране. Но именно почти. Сейчас в нем не было холодности, надменности и отстраненности, которые так пугали трепетную Ирочку. Перед Татьяной сидел обыкновенный мужчина лет сорока или чуть больше, с приятным лицом и располагающей улыбкой.
Что ж, потерпим еще, решила она, время для демонстрации когтей пока не наступило. Он мне нужен, этот приятный добренький Уланов, который якобы любит своих гостей. Знаем мы эту любовь. Заманивает, как мышей в мышеловку бесплатным сыром, гость расслабляется, пускает слюни и наивно думает, что перед камерой все будет так же мило, как и за этим столом, за чашечкой кофе и непринужденной беседой. Ан нет. Перед камерой не собравшегося и не готового к прыжку гостя ждут неприятные сюрпризы.
Татьяна постаралась улыбнуться как можно мягче.
–
– Спасибо. Так мы можем вернуться к нашим вопросам?
– Да, пожалуйста. Что вы там спрашивали? Повторите, пожалуйста.
– Я спросил, не обидно ли вам бывает, что детективы считают литературой третьего сорта и читают в основном в метро и электричках?
– Обидно, – не моргнув глазом солгала Татьяна.
У нее был в голове совсем другой ответ, но время для него еще не наступило.
– Так, может быть, вам имеет смысл переквалифицироваться и начать сочинять что-нибудь другое, более серьезное? Например, большие философские романы, как у Сартра или Гессе. Вы любите Сартра?
– Сартра? – Она сделала вид, что замялась, якобы желая скрыть собственную неграмотность. – Ну, в общем… А еще какие у вас вопросы?
– Вы – преуспевающая писательница. Вы считаете себя состоятельным человеком?
– Я… Ну, как сказать… Не особенно. Издатели платят мало.
– На что же вы живете?
– На доходы мужа. Как и полагается мужней жене.
– Значит, вы пишете книги не для заработка?
– Нет, скорее для удовольствия.
– А мужа, который вас содержит, не смущают ваша популярность и слава? Он ведь, наверное, честолюбив.
– Мы что, в эфире будем обсуждать моего мужа? – окрысилась Татьяна.
– Да, – снова подал голос Дорогань, – мы уходим от темы, Александр Юрьевич. Вы обещали поговорить об экранизациях.
– Конечно. Татьяна Григорьевна, вам хочется, чтобы по вашим книгам снималось кино?
– Хочется, – она снова улыбнулась, широко и радостно. – А какому писателю этого не хочется?
– Не знаю, – Уланов развел руками. – Думаю, что Хемингуэю, например, этого не очень хотелось. Его проза полна ощущений и потоков сознания, это трудно поддается экранизации. Вероятно, ваши книги не такие?
– Не такие, – согласилась она. – Детективы – это другой жанр.
– Не возражаете, если мы разовьем эту тему во время передачи?
– Пожалуйста. Еще какие у вас вопросы?
– О ваших политических пристрастиях. Как вы относитесь к существующему положению в стране и к нашей нынешней власти?
– Как отношусь? – Она задумалась. – Хорошо отношусь.
– То есть вам все нравится и все устраивает? – уточнил Уланов.
– Да, устраивает.
– И рабочие, которые месяцами не получают зарплату? И финансовые злоупотребления, которые процветают? Или вы считаете, что это допустимая плата за те порядки, которые позволяют вам издавать не по одной книге в год, как когда-то, а по нескольку, даже при том, что вы не член Союза писателей?
– Как вам сказать… – она уставилась в потолок и изобразила на лице мыслительное усилие.