Я умею прыгать через лужи (сборник)

С именем Алана Маршалла связаны пять десятилетий австралийской литературы. Ему принадлежат восемнадцать книг. Его повести, рассказы, очерки, произведения для детей переведены примерно на столько же языков. Век XX приучил нас и к цифрам, и к относительности статистического критерия. Сколько уже было кумиров на час, сделанных средствами массовой информации на потребу обывателю, поставщиков соблазнительной, но ядовитой жвачки, порой вытесняющей здоровую духовную пищу! У Алана Маршалла добрая слава. Его любят давно и неизменно, что само по себе редкость во «времена, не очень-то склонные к любви», как заметил один мельбурнский критик. Секрет обаяния Маршалла — в трезвом, честном, мужественном взгляде на действительность и ощущении светлой радости бытия, в убедительности нравственного урока, преподанного не с высот морального превосходства, а как бы самой жизнью, обретающей в произведениях художника новые грани.

В творчестве Маршалла преобладает автобиографический элемент — писатель предпочитает опираться на непосредственно познание и редко прячет авторское

«я» под маской вымышленного рассказчика. Личный же его опыт удивителен и вызывает глубокое уважение. Мальчик, который родился в 1902 году в Нурате, небольшом поселке штата Виктория, в семье объездчика лошадей, шести лет заболел полиомиелитом, и костыли стали его неразлучными спутниками. Писатель и общественный деятель, репортер, колесивший по дорогам Австралии в фургоне, запряженном лошадьми, и в машине с хитроумной системой ремней для управления, Маршалл вправе оглянуться на ступени, ведущие в прошлое, с гордостью: он поднимался по ним ценой огромного труда, упорства, воли. Знаний, полученных в сельской школе и коммерческом колледже, было маловато, пришлось самому восполнять пробелы. Юношу с парализованными ногами долго никто не соглашался взять на работу. Потом он был муниципальным клерком с нищенским жалованьем, бухгалтером, ночным сторожем, а в свободные минуты записывал в блокнот (их накопилось со временем около ста) свои наблюдения, мысли, услышанные истории — он с детства мечтал стать писателем. В 30-е годы рассказы Маршалла получают премии на местных литературных конкурсах и пробиваются на страницы печати. Именно в это «гневное» десятилетие, когда Австралию, как и многие другие страны капиталистического мира, опустошал экономический кризис, сложилось мировоззрение Маршалла, определились его эстетические позиции писателя-реалиста.

Страна, в силу своего географического положения и особенностей развития капитализма лелеявшая иллюзии исключительности, эгалитарности, изоляционизма, вновь подтвердила всеобщность исторических закономерностей, открытых марксизмом. Экономический кризис превзошел все предшествующие: миллион людей прозябал на пособии, разоренные фермеры бросали свои хозяйства, переходившие в руки банков, безработные скитались по стране в поисках пропитания — у городских свалок и по берегам рек вырастали палаточные и лачужные лагеря. Буржуазное государство если и пыталось поправить положение, то лишь паллиативными мерами, вроде краткосрочных общественных работ, зато усердно охраняло частную собственность: безработных сажали в кутузку за бродяжничество, с благословения полиции домовладелец выбрасывал на улицу неплательщиков. Конфликты обостряла угроза надвигающейся войны.

В бурях народного протеста — многотысячных митингах, демонстрациях и забастовках, в борьбе против сил реакции выросло влияние компартии, прогрессивная интеллигенция сблизилась с боевым авангардом рабочего класса. «Озабоченность положением общества присуща многим произведениям этого периода, — пишет известный австралийский писатель Джуда Уотен в сборнике фотодокументов «Годы депрессии. 1929–1939». — Можно с уверенностью сказать, что никогда еще после 90-х годов XIX века писатели не были так близки к единению с народом во имя общего дела. Это очевидно из творчества Катарины Сусанны Причард, Кайли Теннант, Алана Маршалла, Зовье Герберта и Вэнса Палмера» [1] . Но если социалистические идеалы писателей 90-х годов, поры «великих забастовок» и национального самоопределения, носили преимущественно утопический характер, то в 30-е годы усиливается пробудившийся после Октябрьской революции интерес к марксизму и опыту СССР. Линию социалистического реализма, намеченную романом Причард «Рабочие волы» (1925), продолжает Джин Дэвенни в романе «Сахарный рай» (1936). Произведений, безоговорочных в своей критике капитализма и утверждавших необходимость революционного перехода к новому строю, правда, было немного. Но широко проявилась тенденция социального критицизма.

В романах К. Теннант «Тибурон» (1935) и «Несдающиеся» (1941), отображающих страдания безработных, подчеркнут неистребимый оптимизм и жизнеспособность народа. 3. Герберт в обширном полотне «Каприкорния» (1938), используя приемы просветительского романа, показывает судьбу бесправного метиса, обязанного своими злоключениями расовой дискриминации. Семейная драма австралийских форсайтов в романе В. Палмера «Семья Суэйн» [2] (1934) рассматривается как знамение времени: крах мира собственников. Связующую нить между сокровенно личным и проблемами века ищет в романе «Близкие и чужие» (1937) К. С. Причард.

Ежедневные газеты единодушно отвергали репортажи Алана Маршалла о жертвах кризиса — «Картинки из жизни пролетария» печатала только рабочая «Уоркерс войс». В этой газете он «оттачивал зубы» публициста, участвуя в кампаниях, которые она проводила: выступал против потогонной системы на заводах «Дженерал моторс»; в защиту Эгона Эрвина Киша, делегата Австралийского конгресса против войны и фашизма, которому власти запретили въезд в страну; в поддержку республиканской Испании. В 1939 году писатель редактирует «Пойнт», небольшой антифашистский журнал. Его избирают председателем Лиги

писателей.

Действующие лица романа «Как прекрасны твои ножки» (1949) — рабочие и служащие мельбурнской обувной фабрики, раздавленной кризисом, подобно той, где работал сам писатель. Автобиографична и фигура бухгалтера Маккормека, внимательного наблюдателя и отзывчивого слушателя. Маршалл затрагивает новый для австралийской литературы пласт — жизнь городского пролетариата. Экономический крах, поставивший фабричных рабочих в особенно тяжелые условия, пробуждает в них жажду социальных преобразований.

Символический образ фабрики — гигантского чудовища, пожирателя, достаточно традиционен и отсылает нас к «Тяжелым временам» Диккенса или «Жерминалю» Золя. С другой стороны, выделенные курсивом прелюдии, которые расширяют перспективу изображения и дают эмоциональный настрой, — композиционный прием прозы XX века, рассказов Хемингуэя, романа Дос Пассоса «Манхэттен» (1925), и написаны они в манере потока сознания: рваные фразы ассоциируются с пульсом конвейера, нестройной симфонией фабричных звуков и шумов, прерывистым дыханием и отрывочными мыслями рабочего. Маршалл еще черпает из разных источников, вырабатывая свой стиль: лаконизм, не нарушающий плавного ритма повествования, живость диалога, умение приблизить случайно увиденное лицо и с обостренной восприимчивостью психолога прочитать его тайну. «Он, кажется, не способен написать скучную фразу или, взглянув на человека, не отыскать в нем нечто ему одному свойственное и вдохновляющее. Это удивительный дар» — так отозвался о первой опубликованной книге Маршалла, путевых очерках «Это мой народ» (1944), Вэнс Палмер (1885–1959) — блестящий мастер прозы, горячий почитатель Толстого и Чехова, пропагандировавший их творчество в Австралии.

Очерки родились из поездок Маршалла, корреспондента фронтовой газеты, по Виктории, Новому Южному Уэльсу и Квинсленду и встреч с семьями фронтовиков. Ему хотелось, чтобы солдаты, сражавшиеся с фашизмом, заново увидели свой народ, землю, которая вскормила их, эвкалипты и акацию в цвету, зелень посевов, тростник на болотах, речные отмели.

Плодом путешествия явилась и книга «Мы такие же люди» (1948). Девять месяцев Маршалл провел на крайнем, тропическом Севере Австралии, в малоисследованных районах полуострова Арнемленд, в миссиях на побережье залива Карпентария и на островах Торресова пролива. Он подружился с аборигенами, слушал и записывал их предания, сам заслужил прозвище Гуравиллы, сочинителя историй. Вскрывая подоплеку расистских вымыслов о безнадежных «дикарях», он предпочитает аргумент живого изображения, наглядности, но заканчивает речью обвинителя: «В Австралии существует рабство — рабство в самой постыдной и жестокой форме… У нас все еще можно, купив за десять шиллингов разрешение нанимать аборигенов, получить неограниченную власть над любым их числом… можно убить аборигена, но опасаясь наказания. Белым все можно!» [3] . Это был страстный призыв спасти коренных австралийцев. Собранные Маршаллом мифы и сказки аборигенов составили книгу «Люди незапамятных времен» (1952). Литературная обработка древних легенд сделана с большим художественным тактом, сохранен архаизм мифологического мышления, но кристаллы тысячелетней народной мудрости поэтически отшлифованы.

Сборники «Расскажи про индюка, Джо» (1910) и «Как ты там, Энди?» (1956) принесли признание Маршаллу-новеллисту. Несомненно их родство с национальной традицией реалистического рассказа, которая восходит к Генри Лоусону (1867–1922) и другим писателям «бурных девяностых», изображавшим простых тружеников, тех, кто, по словам Лоусона, «создал Австралию», с сочувствием и гордостью. Маршалл вновь повторяет «это мой народ», цитируя одноименное стихотворение Палмера в качестве эпиграфа: «это мой народ, и я с ним до конца» [4] . Однако у Маршалла эта демократическая традиция обогащена новым историческим и художественным опытом. В своем понимании возможностей человека и народа Маршалл исходит уже из практики эпохи великих революционных преобразований. Отсюда жизнеутверждающее, горьковское начало в его творчестве. Гуманизм Горького, его взгляд на литературу как плоть от плоти народной жизни оказали большое влияние на австралийского прозаика. «Наверное, есть тысячи писателей, — говорит он, — которые, как и я, нашли у Горького ответы на свои вопросы».

Лоусон и его современники были певцами буша — «настоящей» Австралии, которая начинается за городской чертой. И Маршаллу необычайно дорог этот своеобразный сельский мир, его природа, типы, быт, фольклор, хотя он давным-давно поселился в Мельбурне, втором по величине центре Австралийского Союза с населением в два с половиной миллиона, и бывал во многих странах Азии и Европы (дома у него хранились музейные реликвии — упряжь для волов, маслобойки, подковы, ножницы для стрижки овец, но все это погибло во время пожара). Но Маршалл не противопоставляет буш городу как средоточие всего истинно австралийского, а воспринимает его как часть большого мира. Писатель в совершенстве владеет искусством народного рассказчика — его устные рассказы даже записаны на пластинку. Маршалл вводит читателя в яркий, причудливый мир австралийского фольклора с его неповторимой образностью и юмором. Но в целом новеллистика Маршалла дальше отстоит от фольклора буша, чем творчество лоусоновской плеяды.