Я уже не боюсь
Шрифт:
Он смеётся, и я так и не понимаю, шутка это была или нет. В любом случае «запор» выглядит сурово и бывало.
Жмен открывает дверь, и забирается внутрь.
– Слушай, ты уверен что это… – начинаю я, но мои слова прерывает рычание заводящегося мотора.
– Не боись, залазь, – машет рукой Жмен. Загораются, и освещают стеллаж с инструментами и всяким хламом фары – одна ярко, другая совсем тускло; машина дёргается назад, выезжает из гаража; блеклая фара напоминает подбитый глаз.
Выскочив из машины, Жмен забегает в гараж, копается на одной из полок, и выходит с охапкой каких-то грязных,
– Зачем это? – спрашиваю я, когда Жмен возвращается.
– Потом узнаешь, – ухмыляется Жмен, и мы медленно едем по двору.
Проспект похож на улицы городов будущего из фантастических фильмов – расцвеченный холодными разливами неона вывесок, оранжевыми конусами фонарного света, множеством немигающих освещённых глаз окон, и бесконечной световой многоножкой встречных автомобилей, скользящих по «Запорожцу» Жениного отца лучами фар. Вскоре остаются лишь фонари – по обе сторон проспекта потянулись чёрные пустоши полей, заброшенная громада недостроенного Ледового стадиона, и приземистый силуэт полумёртвого, превращённого в рынок ипподрома. Это буферная зона, отделяющая Колос, наш район, от Теремков-1, уже растущих впереди сияющей стеной высоток. Жмен ведят на удивление аккуратно и спокойно – машин на дороге немного, да и спирт, должно быть, слегка притупил страх.
– Клацни там «play», – машет рукой Жмен в сторону магнитофона, валяющегося на заднем сидении в компании кучки кассет без коробок. Магнитолы в тачке нет, и батя Жмена возит с собой старую «Беларусь 302», которую однажды залил водой, и решил просушить в микроволновке. После этого несчастный кассетник оплавился по краям, став жутким и зловещим, как Фредди Крюгер, но продолжает худо-бедно работать.
Из колонок «Беларуси» замурлыкал Лагутенко:
– Достала… Морская… Меня болезнь…
Мы хором орём:
– Сушите! На вёслах! Садимся! На якорь!!!
Ветер, свистящий в опущенных окнах, вытягивает слова и музыку из салона, и уносит в накрывшую проспект ночь.
На развязке уходим вправо, к Теремкам-2. Останавливаемся у супермаркета «Велика Кишеня», который по привычке все называют универсамом. Несмотря на враждебный Колосу статус Теремков, в детстве почти все его обитатели, включая меня, вместе с родителями вынуждены были посещать этот магазин, так как на Колосе были только маленькие и пустые гастрономы. Впрочем, и сейчас нам приходится ездить в новый торговый центр, «Магеллан», чтобы сходить в кино – оба кинотеатра на Колосе, «Загреб» и «Прогресс», давно приказали долго жить. А летний в парке и вовсе спалили.
Шмат стоит в оранжевой световой колонне под фонарём, в каком-то идиотском вельветовом пиджаке – должно быть, отцовском, потому как карманы болтаются где-то в районе Шматовых коленей.
– Ты б ещё галстук одел, – хохочет Жмен, когда Шмат, потеснив Костю и магнитофон, забирается в машину, и они поехали дальше.
– Ага. И в носок заправил, – добавляю я.
– Мы же к дамам едем. Надо выглядеть прилично. Не то что вы, в кенгурах.
– Да уж, эти дамы оценят твой прикид, не сомневайся, – продолжает смеяться Жмен, перестраиваясь в правый ряд, и ныряя во дворы.
– Ты уже решил, куда поступать будешь, а, Шмат? – спрашивает Жмен.
– Никуда. Мне ж только семнадцать, до призыва год ещё…
– И что с того? Будешь фигнёй страдать? Приткнулся б уже куда-нибудь… – покачал головой Жмен, который сам собирался после школы идти в армию. – Вон, на Карася посмотри. По любому поступит куда-то... Приличный человек потому-то, не то что ты.
– Ага, приличный... По ходу твой приличный человек, судя по роже, сейчас обрыгает тебе салон.
– Чего?!
Меня на миг действительно окутала дурнота от выпитого, и пропитавшей салон «запора» бензиновой гари. Если б дело было днём, по жаре, точно блеванул бы.
«Запор», рыча, замирает у забора детского садика, за которым наискосок и параллельно друг другу, как полосы на батоне, стоят пять общаг. Вроде как вторая – нужная, швейно-парикмахерская. Рычание движка стихает, кусок забора с буквами «УЙ», залитый светом яркой фары, вновь тонет в черноте.
– А вы взяли поесть-попить? Ну, в смысле бабам? – спрашивает Шмат, когда мы вылазим из машины, и Жмен запирает ключом обе двери. Я открываю багажник, и вытаскиваю из-под вороха грязного тряпья бутыль с вином.
– Ох как, мать вашу, обворожительно… – качает головой Шмат. – Увидят эту пыльную балсанку, и сразу из одежды на вас выпрыгнут.
– Ты не выделывайся, а предложи что-нибудь получше, – бурчит Жмен.
– Вон ларёк круглосуточный. Там «Амаретто» есть.
Шмат кивает в сторону сияющей у одного из подъездов будки.
– Ух ты какие слова знаешь… – снова качает головой Жмен, втыкая в зубы сигарету. – А бабло где взять, а, Шмат, на твоё вот это… ну, на то, что ты сказал?
– У меня полтаха есть, – гордо выпрямляется Шмат во все свои метр семьдесят два. У Жмена блестят глаза. И это наверняка не только свет фонаря в них отражается.
– Ну так погнали, чего стоим.
У ларька топчется два типа, похожих на космических пиратов из «Гостьи из будущего». Один высокий, здоровый и пузатый, с бритой башкой, другой – вытянутый кучерявый дрищ. Вспоминаю, как звали чуваков из фильма – Крыс и Весельчак У.
– Слушай, ну всего пятьдесят коп не хватает же! – ноет Крыс у светящегося окошка. Изнутри вылетают облачко сигаретного дыма, и слова продавщицы:
– Ну вот как их накопаете, так и приходите.
– Та ладно тебе!
– Слышь, чувак, дай мы купим, а там дальше будете… – говорит Жмен, приближаясь к амбразуре оконца.
Крыс поворачивает к нему лицо. На лбу у него пара-тройка шрамов. Один свежий.
– Вы кто такие вообще? – говорит Крыс.
Я качаю головой. Плохо дело, сразу видно.
– Тебе не пофигу? Отойди, дай купить.
– А чё ты ко мне на ты, а? Ты, червь рахитный…
– Тебе шрамов на лбу мало? Новых наделать? – огрызается Жмен.
Потом всё происходит очень быстро.
Крыс бьёт правой, но Жмен уклоняется, успевает врезать левой в челюсть. Удар слабый, но на миг дезориентирует Крыса, который тут же пропускает куда более злую подачу в табло, и хватается за хрустнувший нос. Пятится назад, из пальцев бежит кровь.