Я вам что, Пушкин? Том 1
Шрифт:
(дай этому бедолаге кличку «СОНИК», фьюить-ха)
Несмотря на все титанические усилия, мы все равно опоздали. Да, лишь на полторы минуты, но если Такахара и правда вредный, как говорит Саёри, он и из-за этого бухтеть начнет. Пора бы поторопиться, а то я таких гадов хорошо знаю — их хлебом не корми, только дай показать, кто в местной качалке босс. И мне как-то совсем не хотелось оказаться незадачливым boy next door.
После звонка вестибюль и коридоры начали стремительно пустеть. Я было двинулся следом, но вспомнил, что так и не сфотал вчера расписание. А здесь чертовски
Нацуки стояла на четвереньках и шарила под торговым автоматом. Одной загадкой меньше — теперь понятно, что Юри из второго акта имела в виду. Здоровенная бандура покоилась на четырех коротких ножках. Какие-нибудь раззявы криворукие наверняка не один десяток монет уронили под этот автомат, вполне можно наскрести если не на обед, то хотя бы на булочку или местный аналог «сникерса». Сам я бы, конечно, не рискнул пластаться таким образом там, где меня могут увидеть люди с глазами. Но если вспомнить лор… папаша у Нацуки тот еще мудак. Его вряд ли заботит, есть ли у дочери что пожрать и что надеть. Поэтому хочешь не хочешь, а крутиться приходится. Когда прижмет, тебе будет похер, что подумают люди вокруг. Я и сам теперь Монике должен… некоторую сумму.
(ты вчера в магазе когда затаривался, наличкой же платил? сдача же осталась наверняка, посмотри в карманах)
Бинго. Не так уж много, но хватит на банку газировки и что-нибудь съестное. Не люксовый варик типа шоколадного круассана, а победнее. Но желудок набьет. Теперь только надо как-то всучить, а это будет… непросто.
— Сводный братик, я застряла, выручи меня, пожалуйста… — понесся язык впереди паровоза.
Отлично, верный способ снизить напряжение, сейчас ей совсем не будет неловко. Нацуки застыла на месте и медленно повернула голову. Как только она меня заметила, лицо коротышки побелело. Целая гамма эмоций отразилась на нем за считанные секунды. В основном страх, злость и стыд.
— Чего тебе надо, Гару? — прошипела она, — иди куда шел.
— А я подкрепиться хотел, — пояснил я, — только приготовился монетку опустить, а автомат уже тебя выкинул. В знак извинения за вчерашний порченый сок, наверное.
Нацуки вскочила, яростно отряхивая руки.
— Очень смешно! — подбоченилась она, — прямо живот надорвать можно. Ты такой остряк! Человек уронил свои деньги на завтрак и теперь пытается их найти, потому что других нет, вот умора, давайте все дружно над ним поорем.
Зря она меня обвиняла. Совсем было не смешно. Я даже немного устыдился своей дурацкой шутки, потому что надрыв у нее в голосе был настоящий, так просто не подделаешь. Если Нацуки все время живет на нервяке, вопросов к ее поведению нет никаких.
— Сколько у тебя денег было? — поинтересовался я тихонько.
Нацуки нахмурила брови. Тоже розовые, кстати. Выглядело уморительно — еще одно доказательство того, что это натуральный цвет волос. Брови красить стал бы только идиот поехавший.
— Зачем тебе это зн… эй, что это ты удумал? — возмутилась она, заметив, что я полез в карман брюк.
— Скатерть-самобранка у меня там, — съязвил я, — она, конечно, не фонтан, только котлеты генерировать
Коротышка посмотрела на меня с легким недоумением. Как будто я сейчас и правда из одного кармана котлету вытащу.
(а из другого пюрешку. пригоршней зачерпнешь)
Какая песня охренительная, конечно. И куда только запропастился Энджойкин?
— Подсоблю тебе малость, — заявил я, извлекая наружу три монетки. Одна — пять «условных единиц» и еще две по десять. Надо будет спросить у Моники, как называется местная валюта
(и какой обменный курс. вдруг релоцироваться сюда выгодно, хихи)
— Не надо мне твоих денег, — буркнула Нацуки, — в благотворительности не нуждаюсь, спасибо большое.
— А это не благотворительность, — парировал я, — а помощь. Мы теперь с тобой товарищи по клубу. Кто знает, может, это начало прекрасной дружбы, как в одном старом фильме говорили?
Нацуки моргнула. На лице промелькнула растерянность, и коротышка уже не очень напоминала фурию, еще вчера обвинявшую меня в извращенности.
— Я не смогу тебе их вернуть, — сказала она тихо, — по крайней мере, нескоро.
Не нужно было обладать дедукцией Шерлока от Би-Би-Си, чтобы понять, насколько Нацуки было сейчас неловко. Руки крепко сцеплены на животе, глаза устремлены в пол так, словно под нами щас проплывают красивейшие в мире пейзажи.
Да, кажется, она хорошо представляет, что такое хавать на завтрак пустые макароны, а на обед — суп из бульонного кубика. Очень… отрезвляющее меню. Установилась тишина, поэтому казалось, что часы в холле тикают оглушительно. Отмеряя время урока, на который я уже безбожно опоздал. Если б эта школа была похожа на мою, тут уже бы шарилась уборщица и наверняка все мозги бы проклевала, почему это мы хер пинаем, когда занятия идут.
— И не возвращай, — сказал я и протянул ей ладонь с монетками, — я ж не контора с микрозаймами, не приду к тебе с битой колени крошить.
— Ты не понимаешь! — топнула Нацуки ногой, — я не хочу быть должна, вот и все! Можешь сколько угодно говорить, что не надо возвращать, но каждый раз, как мы видимся, я буду думать «о, Гару пришел. Он в целом норм, неплохие стихи пишет, а еще я ему денег торчу!» Даже если взяла копейки, мне не нужно это ощущение в голове, оно мерзкое.
С этими словами она отвернулась и снова уставилась на свои туфли. Я вздохнул. Вполне объяснимая штука. Быть в зависимости от кого-то другого и впрямь неприятно, даже из-за какой-нибудь ерунды. Мог бы понять, что у нее чувство гордости довольно… воспаленное. Так, мозг. Есть задачка. Перестань подтрунивать надо мной и сообрази-ка что-нибудь полезное. Задействуйся больше чем на три с половиной процента.
И решение действительно нашлось.
— Давай так поступим, Нацуки, — сказал я, — щас я тебе дам денег на похавать, а ты мне одолжишь что-нибудь из твоей манги почитать, окей?
Показалось, что на мгновение ее глаза загорелись. Мда, кажется, немногие делали этой девочке в жизни подобное предложение. Паршиво так жить, конечно, когда никто из окружающих твои интересы не разделяет. Но привыкнуть можно. И это тоже прискорбно.
Однако ее радость быстро сменилась прежним недоверием. Нет, ворота, конечно, под тараном поддались чуток, но еще стоят.