Я вас люблю
Шрифт:
– И вы не боитесь?
– Дина Ивановна! Мы же с вами обо всём говорили! Я боюсь. Но я умею выходить из страха. Пойдёмте, приехали.
Он выключил мотор и откинулся на сиденье.
– Вы подниметесь ко мне?
– А вы хотите этого? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Я вас не хочу ни к чему принуждать.
– Да, я поднимусь.
Квартира Алексея Валерьяновича была на втором этаже большого дома в Староконюшенном переулке. Вошли в столовую – огромную, барскую комнату с высокими тяжёлыми стульями.
– Сейчас позвоню прислуге, нам принесут
Она отрицательно покачала головой:
– Я есть не хочу.
– Дина Ивановна! Я начинаю себя презирать. Я не понимаю вас. Вернее сказать: понимаю, но то, что приходит мне в голову, так оскорбительно, что я стараюсь об этом сразу же забыть.
– Я от вас ничего не скрываю, – сказала она и начала расстёгивать пуговицы на блузке.
– Да. Вы – редкая женщина. Я таких не встречал. А ещё актриса. Кого вы можете играть? Только саму себя.
– Те роли, которые мне предлагают, большого таланта не требуют.
– Пойдёмте, – прошептал он, отводя глаза от её тела, заблестевшего в расстёгнутой блузке.
В кабинете стоял простой диван, на котором лежали две большие подушки в пёстрых наволочках, горела настольная лампа и везде были книги: на столе, на полу, на подоконнике. Из-за книг были не видны ни инкрустации, ни шкафы с львиными головами на ручках, ни очень пушистый ковер, в котором ноги слегка даже вязли, как в пышной траве.
Дина Форгерер, молодая жена только что вконец опьяневшего в ресторане «Медведь», расположенном на Люксембургштрассе, и всё ещё мрачно склонённого над белыми следами съеденного карпа в сметане Форгерера Николая Михайловича, свободно прошла к дивану, свободно уселась на него, подложив себе под спину большие подушки. Посторонний ей мужчина, мистик и маг, хиромант и психолог, Барченко, Алексей Валерьянович, сел у её ног и поднял к ней голову так, как это делают собаки, не вполне уверенные в том, что их присутствие приятно хозяину. Нетерпеливым движением спины и шеи она освободилась от своей расстёгнутой блузки и теперь сидела перед глазами этого постороннего ей человека в тонкой белой сорочке, из которой её молодые и круглые груди выступали с тою же прямотой и открытостью, которая ей и во всём была свойственна.
Алексей Валерьянович осторожно провёл пальцами по её левой груди и осторожно поцеловал сосок, еле дотрагиваясь губами. Она слегка вздрогнула.
– Ложись, – попросил он.
Дина покорно легла на диван, не снявши своих лакированных туфель с большими блестящими пряжками, – подарок далёкого мужа. Хиромант, тёмный человек, работник научно-технического отделения Высшего совета народного хозяйства Алексей Валерьянович Барченко ловкими руками стянул с неё чёрную юбку, и теперь, белея в темноте слегка угловатым, заметно напрягшимся телом, она лежала перед ним с открытыми, блестящими глазами и, сдерживая дыхание, смотрела на него.
Он начал целовать её ноги в шёлковых чулках, потом её узкие бедра. Тонкая сорочка мешала ему, и он одним резким движением сорвал её и отбросил на ковер. На ней остались только кружевные панталоны и чёрные
– Сними, – прошептал он.
По-прежнему не отводя глаз от его лица, она сбросила с себя всё и замерла.
– Моя красота, – хрипло сказал Барченко. – Моё откровение…
Он быстро разделся до белья, быстро прошёл во глубину кабинета и вернулся с кальяном. Странный, слегка тошнотворный запах расплылся по кабинету. Дина лежала, не шевелясь.
– Вот это и есть то, что мне нужно, – шептал Алексей Валерьянович, вдыхая и выдыхая дым и в промежутке дотрагиваясь до её груди осторожными губами. – Твоя красота и твоё откровение…
Прикосновения его пальцев стали горячими. Дина слегка застонала, но тут же притихла.
– Не двигайся, не шевелись, – попросил он, – мне только смотреть на тебя…
Он прикрыл глаза и начал губами ощупывать низ её живота.
– Да, я был уверен, что это существует… такая красота… – бормотал он, всё глубже и глубже впиваясь в неё. – Никто мне не верил… А я говорил: она есть, и только она – откровение. И вот я нашёл… я обрёл наконец… Вы слышите музыку? Это оттуда.
Дина закрыла лицо руками, почувствовав его губы глубоко внутри. Алексей Валерьянович оторвался от неё, поднял голову:
– Твоя красота подтверждает догадки… лежи, ради Бога, не двигайся.
– Вы снова… гипнозом? – прошептала Дина.
– Ты сильная, ты очень сильная, гипнозом тебя не возьмёшь…
Она начал опять покрывать её тело легкими и осторожными поцелуями. И Дина опять застонала.
– Тихонько, тихонько, – зашептал он. – Ты хочешь поглубже?
Она замотала головой. Глаза её наполнились страхом.
– Давай я не буду касаться, а буду смотреть на тебя… Просто буду смотреть.
Ладонью он приподнял её голову, и Динины волосы, хлынув из-под его пальцев, закрыли половину его руки.
– Вот так, – прошептал он и отложил кальян в сторону. – Ты – тайна земли, ты – её откровение.
Несколько минут он молча смотрел на неё. Дина беспокойно рванулась над его рукой и громко, безудержно застонала.
– Что ты чувствуешь? – спросил он. – Мою силу ты чувствуешь?
Она закусила губу так, что кожа сразу же вспухла.
– Не хочешь? – прошептал он. – Хочешь сама?
Динино тело вдруг стало горячим и влажным. Она прижала к горлу пальцы левой руки, как будто хотела сдавить внутри горла свой стон, но стон разрастался: она закричала.
– Кричи! Ты свобода! Ты жизнь! Ты – Женщина Мира, – продолжал бормотать Алексей Валерьянович, всматриваясь в её запрокинутое лицо своими расширенными зрачками. – Умрут, все умрут, ты – останешься… В тебе родники всей Вселенной… Ты чувствуешь их?
Он вынул ладонь из-под её головы. Динино тело начало извиваться, почти падая с дивана. Лицо искривилось восторгом, которым, бывает, кривится лицо потерявшего разум. Горячая влага, напоминающая сильно разведённое молоко, хлынула из неё: ноги и диван стали мокрыми. Алексей Валерьянович подставил свою ладонь под эту влагу и радостно засмеялся: