Я вас жду

Шмушкевич Михаил Юрьевич

Посмотрела наверх. На втором этаже, в знакомой мне квартире, светилось лишь одно окно. «Катенька, очевидно, ещё не вернулась из больницы, — подумала я, — а «шеф-повар» возится на кухне».

— Здесь, Трофим Иларионович, живёт человек, творя-ший чудеса.

— Вы имеете в виду Екатерину Васильевну?

— Ну да,

именно её.

Мы вошли в парадное, поднялись на второй этаж.

— Сейчас. Минутку…

Я ошиблась: на кухне хозяйничала Екатерина Васильевна. Она разделывала большую рыбину и вся была в серебристых чешуйках.

— Руки вам подать, Трофим Иларионович, не могу. Разве что локоть…

Есенин как-то заметил: «Казаться улыбчивым и простым — самое высшее в мире искусство». Нет, Катенька не рисуется. Она и есть такая, такая у неё душа. Своей простотой, шутками и улыбкой она быстро располагает к себе людей. Почему же в первый раз я так ошиблась? Настроение…

Екатерина Васильевна жалуется на мужа:

— Притащил кашалота, оставил записку: «Уезжаю в Малиновку» — и был таков. Трофим Иларионович, пожалуйста, к телевизору, а мы тут с Галиной Платоновной что-нибудь сообразим.

— Могу составить компанию, — предлагает свои услуги гость.

Затаиваю дыхание: уж больно хочется посмотреть, как профессор, проректор института, возится на кухне.

Хозяйка делает строгое, почти суровое лицо. Одни глаза её выдают — в них смешинки.

— Ни в коем случае! — восклицает она. — Я по вполне понятным причинам за возвращение к матриархату, но гость есть гость. Посуду после еды помыть, возможно, разрешим.

У неё всё горит под руками. Накрошила лук, поставила на плиту рыбу и уже подаёт мне из холодильника масло, холодец, сыр, колбасу. Не успеваю всё это расставить на столе — она уже хлеб нарезала тоненькими ломтиками. Проворная!

— Галя, а ведь он вас любит, — шепчет

Катенька, высыпая из кулька на тарелочку печенье.

Чувствую жар в щеках, однако притворяюсь очень удивлённой.

— Катенька, что за шутки…

— А я всерьёз, — отзывается она весело, кивая в сторону комнаты. — Представительный, умный…

Хочется слушать её ещё и ещё, поэтому молчу и только пожимаю плечами.

— Не стойте же, как растерявшаяся невеста, — шутливо покрикивает на меня Катенька. — Несите поднос к столу!

Лишь на пятый день Екатерина Васильевна разрешила нам посетить Руслана.

Мальчик встречает нас, сидя в постели. Ведёт себя как взрослый: свою радость он скрывает шутками. Глаза его светятся от счастья.

— Жалобы на Галину Платоновну есть? — спрашивает перед уходом Трофим Иларионович.

— Пока нет, но будут, — отвечает Руслан в тон.

— Тебе трудно говорить, сын?

— Да нет, — взмахивает мальчик рукой.

— Жалобы, значит, будут? — напоминает ему Трофим Иларионович.

— Да, если Галка меня отсюда быстро не заберёт, то опять сяду на двойки, а она провалится на сессии.

Мы с Трофимом Иларионовичем переглядываемся: Руслан беспокоится об отметках!

— Ничего, не подкачаем, — заверяю мальчика. — Ка-ак, нажмём, сразу нагоним.

— Твои опасения, Руслан, мне понятны, меры будут приняты, — весело отзывается отец. — Ну, а какие у тебя желания, просьбы, что тебе ещё купить и передать?

— Мне ничего не надо.

Прощаемся, стоим уже у дверей, вдруг слышим:

— Забыл! Есть у меня желание, папа, — произносит Руслан. — А выполнишь?

— Если выполнимо, обязательно, — твёрдо заверяет Трофим Иларионович.

— Почаще приезжай к нам. А сможешь — насовсем.