Я ваш племянник
Шрифт:
И опять — дома. На этот раз умело врала Ириша:
— Нет его. В командировке. А что передать? Ничего? Спасибо…
Жизнь шла своим чередом: четверо в лаборатории стояли, сгрудившись, перед экраном; потом Виктор Аржанников плелся с портфелем за Иришкой в бассейн, успевая еще забежать в булочную; вечером он сидел у телевизора; ночью — на кухне, разложив свои таблицы. Время от времени Наташа и Ириша, сменяя друг друга, отвечали на звонки:
— Нет его. В командировке. В Тюмени.
Однажды Наташа заметила по этому поводу:
— Да, лихо она у нас врать научилась!
Виктор Семенович промолчал.
— А почему ты все прячешься? — спросила Наташа.
— А потому что у меня нет времени, — сказал Виктор Семенович. Это было больное место, и он закричал: — Нет времени! Нет! Катастрофа с временем, понимаешь?
— Понимаю. К маме моей второй месяц не можем выбраться, — спокойным тоном заметила Наташа.
— Не можем, да!
— А что ты нервничаешь, успокойся.
Он успокоился.
— Надо, кстати, Иришку послать к бабушке, пусть проведает.
— Попробуй, — сказала Наташа.
— Я заметил, она у нас не любит делать то, что ей неинтересно.
— А кто любит? Мы?
— Мы, по-моему, только и делаем, что нам неинтересно. Скрипим, но делаем.
— Вот именно. Скрипим, — усмехнулась Наташа.
Потом она пришла на кухню, где Виктор Семенович расположился со своими таблицами. Спросила мирно:
— Ну и сколько это может продолжаться?
— Не знаю. Не знаю.
— Послушай. — Она села рядом. — А может, ей там есть нечего, твоей этой тетке? Продуктов купить или что…
— Кто будет покупать? Ты? — спросил Виктор Семенович. И добавил: — Ну а как она до сих пор обходилась? Ничего, приспособит пионеров!
— Каких пионеров?
— Таких, как наша дочь. Которые родных бабушек не видят месяцами, а чужим носят продукты. Называется: общественная работа!
Вышло остроумно. Наташа рассмеялась.
Потом, отсмеявшись, сказала:
— А ты не добрый.
— Я чересчур добрый! Чересчур! — сказал Виктор Семенович.
— Это не называется добротой.
— А как называется? Слушай! Ну должна же быть справедливость! Ты мне скажи: где она была, где они все были, когда я жил в общежитии, учился н когда мы потом снимали комнату? Я б тогда очень даже приветствовал какую-нибудь тетку, у которой можно было бы хоть раз пообедать или перехватить до стипендии! Была же она там где-то и не искала двоюродных племянников, правда? Служила своему гению мужу! Этот гений меня бы еще наверняка попер, если б я тогда объявился. Своих-то детей не завели, не хотели!
— Откуда ты знаешь…
— Не хотели! Она сама говорит. Жили друг для друга! Вот и пожалуйста! А теперь? Теперь ей все должны! И я должен! Почему? Где справедливость?
— Справедливость тут ни при чем. И это не долг, а что-то другое.
— Обязанность!
— Не обязанность,
— Все! Завтра же зовем ее в гости! — заключил Виктор Семенович.
— Да нет. Не будем звать, — сказала грустно Наташа.
Был и такой день, когда Виктор Семенович и его коллеги — на этот раз на самом деле — патрулировали улицы с повязками Дружинников на рукавах. Шли, поглядывая по сторонам. Вадим рассказывал:
— Школьный приятель-то мой, помните, я говорил? Тот, что меня нашел, двадцать лет не виделись. Профессор всего-навсего! Я думаю, что ему от меня нужно? А ничего не нужно. Он уже профессор. После инфаркта решил переменить жизнь, видеть старых друзей, только и всего! А как твоя тетка? — вспомнил Вадим, — Жива?
— Жива, — сказал Виктор, — а что ей сделается…
И он отправился к тетке. В тот же вечер, с дежурства, позабыв снять повязку.
Он еще некоторое время раздумывал, оказавшись перед ее домом. Посмотрел по сторонам, потоптался нерешительно и вошел в подъезд.
Странно: на звонок никто не отзывался. Виктор Семенович посмотрел на часы — в такое время тетке полагалось бы сидеть дома.
Позвонил еще. Постучал. Подергал дверь. Странно!
Стал звонить в соседние квартиры. В одной ему сказали, что не знают никакой Марии Игнатьевны и кто проживает в квартире двадцать, им неизвестно. В другой пожали плечами. На счастье попалась какая-то старушка — спускалась сверху по лестнице.
— Вам кого? Из двадцатой? Так ее увезли! Это когда еще — на той неделе! В больницу. А вы кто, из милиции? — старушка заметила повязку. — Это можно, знаете, где узнать? В поликлинике в рай-оной, к ней врачи ходили. И еще племянник у нее где-то. Вы поспрошайте!..
С чувством неясной какой-то вины и тревоги он стоял перед окошком в больнице; за окошком был «справочный стол», девушка в белом колпаке искала фамилию в толстой книге.
— А отделение? Не знаете? Как же вы, гражданин, не знаете отделения? Когда поступила больная?
— На прошлой неделе.
— Может быть, в неврологии?
— Может быть.
Девушка еще поискала, нашла. Закрыла книгу.
— Вам надо говорить с врачом. Завтра от двенадцати до двух.
— Почему с врачом?
— Потому что.
— Она… жива? — спросил Виктор Семенович.
— Жива, жива, — сказала девушка. — С врачом. И вас все равно сейчас никто не пустит. Посмотрите на часы.
— Понимаете, в чем дело. Я в Москве проездом. Утром самолет…
— Это все мы знаем, гражданин. Завтра придете. Палата триста девятнадцать, третий этаж. Все.