Я вчера видел раков
Шрифт:
Меня отпускать не хотели, повышение давали. Крови потратил, пока уволился, прибегаю, а они уехали в Новосибирск. Догнал самолетом за пятьдесят четыре рубля, являюсь, они говорят: «Тут такое произошло, многое изменилось, не надо больше ничего. Тех, что есть, видеть не можем».
Я мебель там продал, вернулся, мебель тут купил. Еле уговорил взять меня на старое место, но уже не бухгалтером, а счетоводом, но если буду стараться, обещали снова бухгалтером. А тут группа одна проезжала. Они так и сказали: «С такой головой счетоводом сидеть? Иди к нам подрывником. За каждый взрыв отдельно,
Я сбегал, уволился. Прибегаю. «Тут, понимаешь, – говорят, – этот гад, что тебе наобещал, куда-то смылся. Мы сами его не знаем. Он вообще за наш столик подсел минут за десять до тебя. У одного из нас тридцать рублей одолжил. Обещал скоро быть. Ты иди назад – у нас драка будет».
А я начал блат искать. Нашел большой блат. Взяли меня на старое место. Правда, уже не бухгалтером и не счетоводом, а курьером, но зато с двухнедельным оплачиваемым, с правом выезда на отдых в любое место Союза. Это я у них вырвал, а также право читать художественную литературу в нерабочее время.
А тут недавно у меня один сумрачный малый останавливался. Проездом из Ашхабада на Камчатку. «Пошли, – говорит, – на тигров для Бугримовой. Только тигров ей отдаем, все остальное – наше. Там, – говорит, – есть некоторая трудность, чтобы с ним встретиться. И хорошо надо запомнить место, где капканы, потому что он их обойдет, а из нас один уже три раза на цепи сидел. Но если, слава богу, встретились, то все в порядке. Подкрадываемся с двух сторон. Он бросается на одного, а второй – сеть на них обоих. Остальное – дело техники. Можно змееловом оформиться. Очень большие деньги за яд платят. И в Средней Азии в тепле сидишь, ждешь встречи».
Поехали мы с ним в Душанбе. В окопе лежали две недели. Схватил я одну. Неядовитая. А та, вторая, что ядовитая… Та – наоборот… Где она меня нашла? Ну, в госпитале недолго лежал и назад подался. Директору дрова рубил, весь местком в театр водил. В общем, взяли, взяли меня на старое место. И – в бухгалтерию. Правда, уже не счетоводом и не курьером, а полотером, но с правом роста и натирания в любом месте в любое время суток. Это я у них вырвал.
И тут недавно мне мысль у одного типа понравилась: «Чего тебе, – говорит, – со старой женой жить? Она же тебя дискредитирует. Ты – вон весь какой, она – вон вся какая». В общем, подал на развод. Теперь знакомиться надо. Ну, кто? Кому нужен решительный мужчина, который знает, что хочет? Я если что задумал – все равно добью. Я работу добил и личную жизнь добью. Так что если знакомиться – налетай. Я тут недалеко натираю.
Рассказ подрывника
Я, в общем, тут чуть не подорвался…
Просили рассказать. Мамаша! Что, я не понимаю?
Да не беспокойтесь… бть… дети могут не выходить.
Ну что… бть… вы все такие нежные?
Ну действительно, чуть все не сыграли в… Бть…
Степь… Канал…
Идет баржа… Белая!.. Длинная, как!..
Ромашки!.. Ну просто!..
И тут подрывники суетятся… как…
Заложили килограмм по пятьсот тола и тротила … его знает!
Провода у них длинные… как…
И тут надо было дернуть за!.. Ну чтоб… Бть…
Главный орет: «Махну платком!.. Давай!..
Но только
Если дернешь без платка… Мы ж на барже… Не надо! Не стоит… Мы ж будем проплывать!..»
Ну, он только собрался… А тут все готово… огромная баржа… Поле это… огромное… ну, как… голое, как… Ну точно…
И ни одной… вокруг… Ну действительно, как!..
Он уже поднял платок, мы думаем: ну!.. Бинокли…
И тут кто-то как заорет: «Стоп!.. Прошу!.. Стоп… Умоляю!»
А главный в мегафон: «Кто крикнул «стоп»?!. Из вас… Кто мне… Я сейчас каждую… Я сейчас из нее!..
Мы ж в определенной точке… У нас же заднего хода нет! Мы ж баржа!.. Нас же несет!.. Чем я этот «стоп»?.. Какой ногой… Об какие берега?.. Уволю!..»
А младший ему: «Я, в общем, на вас! На вашу баржу!.. На ваш канал!.. На всю вашу степь!.. С вашими окрестностями!
Ты ж смотри, какая-то плывет… вещь!»
Глядят все, аж!.. Всплыла – тротил или тол … его знает… вся в проводах, никто ж не знает, они же специалисты… Как она ту баржу догнала!.. А мы ж все на барже, она под баржой!.. Цепляемся, как!..
Если б не тот пацан, все б… Разлетелись, как вороны…
Я – начальнику: «Что ты орешь? Ты молись!
Ты этого пацана, ты его должен поцеловать… в… Ты ему должен обнять…
Это ж был бы полный!..
Ты б свою Дуську!..»
Вот такая приключилась…
Ну сейчас все участники каждую пятницу собираются в кафе… А то б видел я тут вас, а вы меня… с бть… с… девушками…
Лица прохожих
Хочу достойно ответить на обоснованные, хотя и беспочвенные жалобы иностранцев: «Почему у вас люди хмурые?» У нас! Для них «у нас» – это «у вас». Какие-то вещи не мешает уточнить перед тем, как ринешься в драку. Да! То есть нет. Хотя для неопытного взгляда – да.
Прохожие озабоченные, в основном в принципе деловые, как правило, и тихие. Иногда детский смех птичкой вспорхнет, на него шикнут, он упадет камнем, и снова тишина, наполненная гулом машин и шарканьем подошв. Но уже не в ногу, что хорошо, а вразнобой.
Как объяснить иностранцам? Прохожие озабоченные и невеселые. Это, конечно, сволочные магазины такое влияние имеют и дикие зубные врачи с плохими исходными материалами. То есть внутри наш человек все время хохочет, а наружу улыбнуться нечем. Особенно сельскому пожилому человеку женского пола. Такого количества никелированных зубов мир не видел, нам трудно в аэропортах контроль проходить, хоть догола разденься – все равно звенит. И дело не в низких урожаях, а в низкой квалификации сельских стоматологов.
Поэтому они или трудовой рукой рот прикрывают, или мрачно смотрят вниз. Кстати, качество улыбки зависит от качества еды.
Бросаются в глаза тяжести, перемещаемые нашими людьми вручную на огромные расстояния. Опять же магазины. Где что дают – не знаешь. Деньги есть. И принимаешь тяжесть на себя. Поэтому в моде сейчас рюкзаки, которые не мешают носить кошелки. Конечно, парадоксально видеть на улице такое ходячее противоречие, когда в магазинах – ничего, а торбы в руках пудовые. Это пчелиный труд – обойти все цветы, чтобы в деревню привезти то, что там производят.