Я вернусь на рассвете

Царукаев Владимир Ибрагимович

* * *

Гайто около шалаша точит косу.

— Знать, понравилась тебе моя хижина, джигит! — смеётся старик. — Садись рядом. Рассказывай, как живёшь.

Ахбол садится на бревно и не знает, с чего начать эту неприятную историю с топором…

— Вот какое дело, — сказал вдруг Гайто. — Есть у меня к тебе серьёзный разговор.

Ахбол удивился: «Разговор! Да ещё серьёзный!» Он вопросительно взглянул на деда.

— Ты тогда рассказывал мне, что и читать и писать умеешь… А я тебе скажу по секрету: даже своё

имя не смогу написать.

— Да неужто? Это же так просто!

Гайто вздохнул:

— Всё, милый, просто, когда научен. А когда не научен — трудно. В былое время школ не было. Подросли — воевали да трудились изо всей мочи, а потом постарели… Голова уже не та!

Ахбол вспомнил слова Пушкина, упомянутые один раз учителем Тазе на уроке литературы: «Осетинцы — самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе».

«Гайто родился ещё тогда, когда осетины были самыми бедными, — подумал он. — Конечно, не до школы было…»

— А ведь меня твой отец, Кайтмирза, обещал грамоте научить. Но не суждено, видно, было… А вот взять бы тебе да научить меня грамоте вместо отца, а?

Ахбол не может понять: не то Гайто серьёзно говорит, не то шутит.

— Ну, что молчишь, джигит? Хоть бы имя писать научил… Я тебе показывал, как сено косят? Показывал. Я тебе играл на фандыре? Играл. Учил я тебя плести корзины? Учил. Рассказывал легенды про нартов? Рассказывал. Теперь и ты расплачивайся со мной. Если вернётся твой отец, он тебя похвалит за это.

Дело приняло серьёзный оборот. Ахбол и Гайто стоят около очага, справа от хижины. Из потухшего костра мальчик достаёт большой уголёк и на сухой земле пишет: «Гайто».

— Дядя Гайто! — говорит юный учитель. — Вот на песке я написал «Гайто». Это и есть ты.

— Ах ты моё солнце! О том, что я Гайто, я уже семьдесят лет знаю. Зачем же повторять?

— Так это же твоё имя! Я его написал. Теперь ты знаешь, как оно пишется.

Ахбол показывает пальцем на буквы, начерченные углем.

— Да пойми ты, мальчик, что ничего нет на земле долговечного! Ты написал моё имя — это хорошо. А вот пойдёт дождь и всю твою работу смоет. И я уже не буду знать, как пишется моё имя…

Ахбол задумался: «Такой дядя Гайто мудрый человек, а не понимает самой простой вещи! Ведь надо же запомнить, а не просто смотреть! Придётся каждую букву в отдельности заучить».

— Вот эта буква называется «Г». — Ахбол тычет пальцем в землю.

— А ты мне только что говорил, что здесь написано «Гайто», — возражает старик.

Эх, как тяжело! Всё на свете знает Гайто. Говорят, ему даже известно, как муравьи между собой разговаривают, а не может понять, что слово состоит из отдельных букв.

Долго длились их мучения. Гайто даже вспотел.

— Ох ты боже мой! — тяжко вздыхал он. — Легче кровников [6] примирить, чем этой грамоте научиться.

Ахболу было приятно выступать в роли учителя. Он проникся терпением. И всё-таки старик так и не научился

писать своё имя. Читать — читал. Одним махом. А что такое буква и слово и какова между ними разница, так, видно, и не понял.

6

Кровники. — Так в старину называли людей, которые поклялись отомстить за обиды, нанесённые одному из членов семьи.

— Избавь ты меня от этой премудрости! — наконец взмолился он и сказал: — Пфу… Лучше уж из Терека камни таскать. Не зря говорят в народе: «Старое дерево трудно согнуть — не поддаётся». Мой ум и есть то самое старое дерево.

Но Ахбол чувствовал себя на высоте. Он ни за что не хотел сдаваться, пока не научит Гайто писать каждую букву. И из букв составить слово. А пока решили сделать перерыв. Гайто взял косу и отправился к речке.

* * *

Хырц… хырц… хырц…

Звенит коса. Вздрагивает трава и лениво ложится на землю. Взлетают роями испуганные мухи и бабочки. А коса всё звонче и звонче: хырц… хырц… хырц…

Густой аромат! Коса мокрая. Внизу роса держится ещё с утра, почва влажная, прохладная. Очень приятно ступать по ней босиком. Но это ненадолго. Припечёт солнце, высохнет земля затвердеют срезанные корни трав и станут острыми, как иглы. Тогда уже не пробежишься по скошенному лугу…

Ахбол идёт вслед за Гайто и глаз не спускает с развеселившейся косы.

У Гайто дрожит полотняный бешмет. На боку раскачивается точильный камень в войлочном чехле. Под его тяжестью кожаный кавказский пояс оттягивается книзу. Бешмет уже прилип к спине старика.

Хырц… хырц… хырц… — поёт коса.

Гайто останавливается.

— Иди-ка сюда, Ахбол. Смотри: гнездо!

Смотрит Ахбол: маленькое лукошко, а в нём три яичка.

— Не трогай руками, — предупреждает старик. — Если ты дотронешься до гнезда, птичка уже никогда не подлетит к нему.

— А где она сейчас?

— Где она? — Гайто прищурился. — Она нас давным-давно уже заметила и улетела. Вон там, у речки, сидит на ольховой ветке и высматривает, что мы будем делать с её гнездом — разорим или нет.

И на самом деле с речки донеслось тревожное щебетанье птиц. Может быть, среди этих голосов и голос беспокойной матери?

— Ахбол, тащи квас! Пить хочу, — говорит дед, утирая рукавом пот со лба.

…Часа полтора косил Гайто луг. А потом вместе возвратились к хижине варить обед. Разожгли костёр.

Над пламенем — маленький чёрный котелок. В нём варится фасоль с мясом. Гайто сосредоточенно очищает дольки чеснока.

От костра валит дым и отгоняет комаров. Они сегодня вволю помучили Ахбола. Все руки в прыщиках. Да и лицо. И шея. А вот Гайто их не боится. Ноговицы у него сделаны из толстого домотканого сукна. Но дело не в ноговицах. Кожа у старика стала жёсткой. Видно, не по вкусу комарам. Ахбол же для них, конечно, настоящее лакомство…