Я вернусь

Яровая Виктория

Она так и лежала, боясь снова открыть глаза, пока не услышала, как кто-то подошел к ее кровати и остановился. А затем присел на край и взял ее за запястье. Она тут же попыталась вырвать руку и открыла глаза. На нее смотрел уже не молодой мужчина с уставшим лицом в светло-зеленой форме.

— Очнулись? Это хорошо. — голос его хоть и звучал грубовато, но в нем не чувствовалось агрессии, а глаза смотрели с сочувствием. — Буйная Вы у нас пациентка оказывается, после наркоза двое санитаров еле удержало Вас. Вы главное не переживайте, губы мы Вам оставили. Как себя чувствуете? — голос его стал веселым, а глаза смеялись.

А

Кристина в недоумении смотрела на него. О чем он говорит? Какие губы? Где она? Ее сильно волновал последний вопрос, и она решилась задать именного его, но только с третьей попытки ей удалось выговорить:

— Где я?

— В городской больнице Краснодара, отделение хирургии. Вас нашли посередине коридора, как Вы умудрились добраться туда с той штукой в спине, остается загадкой. Вы не помните что-нибудь?

Кристина отрицательно помотала головой. Голова после наркоза все еще была тяжелой, и она никак не могла собрать воедино воспоминания. Лучше она пока помолчит, а то сболтнет лишнее и будет продолжать свое лечение в специализированном отделении для душевнобольных. Нужно сначала самой все понять, а потом уже думать, что делать. А врач, скорее всего хирург, одобрительно похлопал ее по руке и сказал:

— Ничего страшного, вспомните, сейчас к Вам придет медсестра поможет с насущными делами, вставать нельзя, отдыхайте, я приду вечером, гляну швы и обсудим ваше состояние. Главное не нервничайте, в вашем состоянии это вредно, кризис миновал, вы поправитесь.

И он ушел. А Кристина осталась лежать, устремив невидящий взор на потолок, кое-где покрытый тонким слоем черной слизи. И тут она вздрогнула. Цветок! Быстро скосив глаза на грудь, она увидела его нежные лепестки. Он все еще был на ней и ярко выделялся на фоне белой больничной сорочки.

Она могла бы подумать, что события прошлых недель ей приснились и она все еще находится в больнице после аварии, но следы побывавшей здесь энергии эсмэ и ее цветок не давали повода сомнениям. Да и врач сказал, что у нее что-то было в спине. Это был тот нож.

Зажмурившись, она начала сосредоточено вспоминать события той ночи. Барьер, ее инициация, затем этот мерзавец Ривли режет ей руку, и она все-таки разрушает часть Барьера. Она застонала. Неужели она это сделала и теперь дома? Наконец-то! Но радость была недолгой, она вспомнила и Рэма. Он нашел ее. Это он ее спас! Опять! Сколькими жизнями она ему уже обязана? Четырьмя? Пятью?

В тот момент, когда увидела, что кто-то хочет вонзить ему в спину нож, не думала и не сомневалась ни секунды, приняла удар на себя. И где только силы взяла? Она плохо заполнила те события, но его окровавленную рубашку и лицо, залитое кровью, не могла забыть. Что с ним сейчас? Пусть с ним все будет хорошо! Пусть будет!

Он все-таки вернул ее домой. Да, она дома, но как она и боялась, сердце свое она оставила там, вмести с ним. Обжигающе слезы покатились из ее глаз. Она плакала беззвучно, слезы лились потоком, и она уже чувствовала, как становится мокрой ее подушка. Такой ее и нашла пришедшая медсестра. Она что-то ласково ей говорила и успокаивающе гладила по голове, дала немного воды и еще немного посидела с ней, пока Кристина не забылась тяжелым сном.

Следующие несколько дней были настолько ужасными, что Кристина уже почти пожалела, что вернулась обратно домой. Она постоянно чувствовала боль, казалось, что болело все, а особенно раздирала жгучая боль в груди в

месте удара, не давая дышать полной грудью. Слабость во всем теле не позволяла сделать даже самые насущные и примитивные дела. Приходилось выдерживать все унизительные процедуры.

Ко всему этому добавлялось и то, что, как и говорил Ривли, она теперь видит остатки энергии эсмэ, а это было отвратительное зрелище. Каждый раз рассматривая палату, она старалась не обращать внимание на черную гниль и слизь на стенах. Она думала, что если вернется домой, то все, что было связано с Ливосом останется там, но как оказалось, в ее мире тоже хватает подобного. И как теперь ей разучиться это видеть? Что она теперь везде будет это видеть? Так и с ума сойти не долго. Здесь в больнице, где иногда умирали люди, было много остатков эсмэ, но возможно снаружи будет получше?

Стало страшно, что ей сказать маме? За все эти дни она так и не решилась назвать врачам свое имя и приходившему к ней полицейскому тоже. Он хотел возбудить уголовное дело по факту нападения на нее, но она отказалась, прикрывшись тем, что ничего не помнит. Она так стремилась домой, а сейчас как последняя трусишка не может собраться с духом и сообщить маме, что жива и с ней все в порядке. Ну или почти в порядке. Завтра. Она позвонит маме завтра. А когда станет лучше, расскажет ей правду, ну или большую часть правды. Рассказывать маме о некоторых вещах Кристина просто не осмелится. Нужно быть готовой, что она скорее всего ей не поверит, но что-то выдумывать не было ни сил, ни желания.

Но еще одно чувство постоянно грызло ее изнутри, не давая покоя и мешая радости возвращения в свой мир. Вина. Огромная, как исполинская каменная глыба. Она давила и заставляла раз за разом вспоминать и анализировать ту злополучную ночь. Что сейчас там происходит? Стоило ли ее возвращение домой, той цены, которую сейчас приходится платить Рэму? Конечно ее волновала судьба и всех остальных жителей Ливоса, но они виделись ей какими-то безликими и далекими, так что, как бы она не пыталась себя обмануть, по-настоящему она переживала только за него. Только он занимал все ее мысли и только он был во всех ужасных картинах, которые рисовало ее больное от вины воображение.

Большим усилием воли она старалась не думать об этом и пыталась убедить себя, что это теперь все прошлом и ей нужно забыть его и тот мир, как она ему и обещала. Но каждый раз перед ней все равно всплывало, залитое кровью и искаженное страхом, лицо Рэма. Он боялся за нее, она это точно помнила, так же хорошо, как и его шепот, который шепчет, что любит ее. А ведь он даже почти и не смотрел на Барьер, не пытался с ним что-то сделать. Он спасал ее. Только ее! И вернул домой, хотя она обманула его, чуть не убила и уже была преступницей по законам его мира. Но он отпустил ее.

И поцелуй. Это не мог быть поцелуй мужчины, который жаждет расправы. Неужели она ошиблась? Может ли быть, что она совершила самую большую ошибку в своей жизни? Оттолкнула и предала единственного близкого ей человека в том мире? Любимого человека. И чем больше она думала и вспоминала, тем больше понимала, что где-то ошиблась и теперь ей придется жить в неведении и смириться с тем, что уже ничего нельзя исправить. Она больше никогда его не увидит и даже не узнает жив ли он. От этого становилось так больно, что она даже переставала чувствовать постоянно болевшие швы, так умело наложенные ей хирургами.