Я верую – Я тоже нет
Шрифт:
Кажется, для тебя имеют смысл ценности добропорядочного отца семейства, как выражаются нотариусы?
Бегбедер: Твои слова напоминают мне памфлет Линденберга «Новые ретрограды», [19] опубликованный три года назад, – там я фигурирую под двумя разными ярлыками… Похоже, за мной закрепилась слава сексуально озабоченного, развратника. Я написал «Рассказики под экстази», испытывал наркотические средства, так что я вроде бы ультраанархист. Одновременно меня причисляют к «новым ретроградам», потому что я критикую это общество, потому что время от времени я говорю
19
Имеется в виду полемическое эссе французского политолога Даниеля Линденберга «Возвращение к порядку. Исследование о новых ретроградах» (2002).
Может, я и впрямь анархист-реакционер. Но меня это не расстраивает. Я еще вдобавок буржуа по происхождению. Что ни говори, раз уж родился в Нейи-сюр-Сен, сойти за пролетария вряд ли удастся. Не могу сказать между тем, будто я отстаиваю семью, потому что женат и имею ребенка. Ведь я расстался с матерью Хлои, развелся и женился на другой женщине. На сей раз в мэрии, не в церкви. Впрочем, развод для буржуа стал явлением почти обычным. Однако я в самом деле сожалею о распаде семейной ячейки… Досадно, что не удается ее сохранить. Тем не менее я вовсе не читаю нравоучений, не призываю жениться и размножаться, не возвожу в ранг приоритетных нравственных ценностей большую, хорошую, крепкую семью с многочисленным потомством. Нет. Я всего лишь наблюдаю мир, какой он есть, – мир, к которому принадлежу сам. Так что, критикуя его, я критикую себя.
Ди Фалько: Какие же ценности для тебя приоритетны? Какие хотел бы ты передать дочке, которая, очевидно, все в тебе перевернула?
Бегбедер: Тема обширна, боюсь наговорить по этому поводу банальностей. В передачах «реального» телевидения все чаще звучит: «Будь самим собой», «Оставайся самим собой». По сути дела это популяризация (что прекрасно) фразы Ницше: «Стань тем, кто ты есть», а она восходит к сократовскому «Познай самого себя». Думаю, этим практически все уже сказано.
Моей дочери я попытаюсь передать вот что (не знаю, о таких ли ценностях мы говорим): пусть постарается узнать, кто она и для чего родилась, что она хочет осуществить, а главное – пусть приложит все силы для достижения этой цели.
Ди Фалько: Неужели ты готов согласиться с тем, чтобы она занималась чем угодно? Полагаю, ты хочешь уберечь ее от ситуаций, которые причинили бы ей боль. Возьмем для примера какую-нибудь крайность – позволь тебя спровоцировать: ведь ты не хотел бы, чтобы твоя дочь стала наркоманкой, проституткой?
Бегбедер: Конечно нет. Я – сын-анархист, но отец-ретроград! Даже если это, по-видимому, противоречит моему открытому анархизму и при том, что я вовсе не осуждаю проституток. Разумеется, я хочу для моей дочки лучшего. А что ты ожидал услышать? Что я желаю ей выйти замуж, встретить хорошего парня, ходить по воскресеньям на мессу? Тоже нет! Вот уж был бы верный способ толкнуть ее к наркотикам! Я хочу, чтобы она была счастлива. Вот. А как – я не знаю. Я тут не властен… «Человек, способ употребления» – нет у нас такой инструкции, в этом главная проблема эпохи. [20]
20
Автор
Ди Фалько: Увы, есть масса обстоятельств, когда счастливым быть трудно. Однажды я ночь напролет колесил по Парижу в автофургоне для кемпинга в обществе самоотверженных людей, прочесывающих неблагополучные кварталы, и общался с неприкаянными, которым требовалась поддержка. В том числе и с проститутками из района Венсенского леса. Приветливый прием, кофе, помощь, а главное – диалог… Положение многих из них было ужасно. Ни одна из тех, кого я встретил, не была счастлива.
Бегбедер: Бывают, однако, ситуации, когда кому-то счастье кажется недоступным, а другой в том же положении счастлив. В «Американской пасторали» Филип Рот рассказывает историю человека, дочь которого становится террористкой. Они уже не способны не только понять друг друга, но и просто разговаривать. Отец сделал все, чего требовали критерии «порядочного общества», дал дочери хорошее воспитание, образование, но она уходит от него и занимается тем, что, по ее предположению, должно дать ей если не счастье, то по крайней мере своего рода удовлетворение. Она надеется обрести его в этой форме самореализации, пусть отчаянной.
Я по-прежнему большой анархист, а именно: я за легализацию легких наркотиков, отнюдь не против проституции – это неоспоримое явление реальности, существующее с самого начала человеческого бытия. Лучше попытаемся ее упорядочить, раз уж невозможно от нее избавиться. Если я теперь перечислю ценности, схемы, которым привержен, это будут лишь самые общие понятия: любознательность, великодушие, человечность (предлагаю заменить этой троицей девиз свобода-равенство-братство), смелость, вежливость, уважение, не повторять целый день «фу, бяка»…
Ди Фалько: Быть счастливым, возможно, значит также уклониться от ответа!
Бегбедер: Наконец, что касается Хлои, я не стану запрещать ей познавать то, что она захочет познать. Кстати, насколько я себе представляю, ее воспитание не должно идти путем запретов. Часто запретное становится притягательным.
Ди Фалько: Почему Хлоя? Борис Виан?
Бегбедер: Да, «Пена дней», Брет Истон Эллис в «Гламораме», и потом первый из когда-либо написанных любовных романов – «Дафнис и Хлоя» Лонга. В конце моего романа «Windows on the World», изданного год назад, есть фраза, которая точно резюмирует мои сегодняшние размышления: «Я – нигилист, не желающий умирать».
Глава IX
О счастье
Ди Фалько: Похоже, ты счастлив, раз не хочешь умирать! Даже если твой нигилизм сильно смахивает на отчаяние избалованного ребенка.
Так ты счастлив или нет?
Бегбедер: Трудно сказать. Возможно, я боюсь быть счастливым.
Я частенько прячусь за цитатами, что поделаешь… Но хочется вспомнить, в подкрепление моего ответа, фразу одного малоизвестного автора дневника – Андре Бланшара, он записал: «Слово „счастье“ не назовешь счастливой находкой». Это высказывание вполне созвучно моей мысли: быть счастливым, по-моему, невозможно. Счастье – бессмыслица. Всегда что-нибудь не ладится. В лучшем случае я стараюсь держаться на плаву. «Счастье» – всего лишь слово. Как и «Бог».