Я верю в завтра
Шрифт:
Вскоре после того как Бритт перебралась в Сосалито на постоянное место жительства, она решила осуществить свою заветную мечту — подписаться на ежедневную газету, выходящую в Дуглас-Гроув, естественно, на имя Тани Дюмон. Каждый раз, вытащив газету из ящика, Бритт жадно прочитывала ее от первой до последней строчки, ища новостей о Крейге.
Вначале ей не везло. Создавалось впечатление, что Крейг куда-то исчез, подобно ей самой. Но вот, наконец, в середине августа, через четыре месяца после того, как Бритт покинула Огайо, она нашла имя мужа в списке гостей, присутствовавших на каком-то благотворительном
Потом в газете еще несколько раз упоминался Крейг — то в качестве сопредседателя акционерного общества, то в числе гостей на званом обеде, который давали Эквайеры, и наконец последовало объявление о том, что он стал полноправным партнером юридической фирмы Джона Эквайера.
Каждый раз, встречая в газете имя мужа, Бритт понимала, что раз он так скоро сумел вернуться к обычной жизни и забыть ее, словно она никогда и не была его женой, значит, она поступила правильно.
Вернуться в Дуглас-Гроув лишь затем, чтобы наблюдать, как день за днем рушится их брак, страдать от ревности, когда Крейга и Стефани одновременно нет дома, наконец пройти мучительную процедуру развода…
Нет, она бы этого не вынесла! Тогда зачем же подписалась на газету? Зачем мучает себя? Нет, с этим надо покончить раз и навсегда! И Бритт в очередной раз давала себе слово, что завтра же аннулирует подписку…
Громкий всплеск, раздавшийся у кормы, оторвал Бритт от невеселых мыслей. Вскочив и уронив блокнот, она подбежала к поручню. На причале, недалеко от баржи, служившей ей домом, стояли два Подростка и пристально глядели на воду. Один из них, заметив Бритт, что-то сказал товарищу, и оба, смеясь и подталкивая друг друга, сошли на берег и вскоре скрылись из виду.
Бритт уставилась на воду, недоумевая, что могло вызвать этот звук. Вскоре она заметила плавающий на поверхности мешок, причем он двигался так странно, что она догадалась — в нем находится что-то живое. Сердце Бритт забилось учащенно. Долго не раздумывая, она сбросила тапочки и нырнула с борта в воду, которая была, к сожалению, более чем сомнительной чистоты.
Уже через несколько минут она подплыла к мешку и принялась толкать его вперед, к трапу. А вот вытащить его на берег и развязать веревку оказалось делом куда более трудным.
В конце концов Бритт справилась и с этим. К ее удивлению, из мешка вылезла костлявая, ободранная и жутко грязная кошка. Выгнув спину и угрожающе зашипев, она проследовала мимо своей спасительницы прямо в дом. Ее хвост мотался из стороны в сторону, а из пасти беспрестанно неслось все то же недовольное шипение.
— Вот и толкуй после этого о благодарности, — пробормотала Бритт, однако тоже вошла в дом за полотенцем.
Она с опаской приблизилась к кошке, ожидая, что та снова начнет шипеть и скалить зубы, однако, как ни странно, зверек без возражений позволил завернуть себя в полотенце и вытереть.
Так же нехотя кошка разрешила Бритт обработать перекисью водорода свое расцарапанное ухо, причем с таким видом, словно делала одолжение своей спасительнице.
— Наверное, ты самая уродливая кошка на свете, — задумчиво произнесла Бритт, глядя на пестрый мех зверька и его горящие злобой, сверкающие глаза.
Услышав ее голос, кошка снова мотнула хвостом и угрожающе
Переодеваясь, Бритт не спускала с нее глаз — неизвестно, что еще выкинет эта дикарка. Дюйм за дюймом обследовав салон, кошка, очевидно, осталась довольна результатом и двинулась на кухню. Подойдя к холодильнику, она застыла, в ожидании уставившись на дверцу.
Бритт ничего не оставалось делать, как открыть холодильник, достать консервы из тунца и поставить банку на пол. Кот — теперь Бритт поняла, что имеет дело с самцом — набросился на консервы с такой жадностью, что ей стало его жаль. Утолив первый голод, кот уставился на Бритт, явно выпрашивая добавки. Его желтые глаза горели голодным блеском. Бритт полезла в холодильник, чтобы достать новую банку, а когда повернулась, кота уже не было.
Немного раздосадованная, она тщательно обыскала салон, палубу баржи, даже пристань. Все оказалось впустую — кот как сквозь землю провалился.
— Скатертью дорога! — сердито бросила Бритт. — Только бродячего кота мне и не хватало! Я и обращаться-то с ними не умею. Надеюсь только, что у него хватит ума держаться подальше от этих мальчишек…
Уже под вечер, когда Бритт сидела на палубе, наслаждаясь последними ласковыми лучами солнца, она вдруг почувствовала, что за ней наблюдают. Чувство это было очень неприятным, казалось, словно что-то жжет ей спину.
Подняв глаза, она увидела, как сверкнул солнечный луч, отразившись от стекла. Приглядевшись внимательнее, Бритт заметила на соседней барже мужчину, наблюдавшего за ней и бинокль.
Несколько мгновений она не сводила с нахала глаз, сердито поджав губы. Рассмотреть внешность мужчины во всех подробностях было затруднительно — баржа находилась слишком далеко, — но все же Бритт сумела понять, что волосы у него рыжие, а одет он в обрезанные до колен джинсы и замызганную футболку. Его жилище — во всяком случае та часть, которую удалось рассмотреть Бритт, — выглядело столь же непрезентабельно, как и его хозяин, скорее напоминая обломок кораблекрушения, чем приличный плавучий дом.
Бритт попыталась вернуться к своим занятиям, стараясь не замечать незнакомца, но это ей не удалось, потому что свет от проклятого бинокля все время попадал ей в глаза. Нахмурившись, она с вызовом воззрилась на мужчину, надеясь смутить его, но он в ответ радостно замахал ей рукой, — похоже, злость Бритт его только позабавила.
На следующий день она отправилась на маленький местный рынок, который обслуживал всю колонию плавучих домиков и где продавалось все — от овощей до лекарств, — и там снова увидела этого человека. На мгновение Бритт показалось, что он собирается с ней заговорить, однако ее холодный взгляд, вероятно, умерил его пыл — он ограничился лишь кивком и дружелюбной улыбкой, когда Бритт поравнялась с ним. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что он вовсе не так некрасив, как ей показалось вначале. Собственно говоря, в его хитроватой усмешке была даже своеобразная прелесть — если, конечно, он смеялся не над ней.