Я - вор в законе

Сухов Евгений Евгеньевич

– Кто ты? – спросил Варяг, и тупая боль снова запульсировала в черепе.

Незнакомец опустился рядом. Ему на вид было не более сорока: поджарый, с сухим, слегка обветренным лицом, он казался еще моложе, и, только всмотревшись, можно было увидеть, как глубоки были морщины. Он пнул попавшую под носок банку из-под пива, внимательно проследил за тем, как она проделала свой нехитрый путь в угол и, звякнув обиженно о трубу, еще долго сетовала, вращаясь на боку.

– Об Ангеле слышал? – Ни ухмылки, лицо по-прежнему серьезно.

– Ты Ангел? – опешил Варяг.

Вор вору рознь. Если Варяг был коронованным

вором, каких можно было насчитать по всему Союзу не более пяти сотен, то Ангел был единственным в своем роде. Законники в последние годы стали неоднородны: это были и нэпмановские воры и авторитеты. А Ангел был вором, которому доверяли все. Он был тем цементирующим составом, который накрепко связывал между собой камешки, разные как по своей форме, так и по составу. В некоторой степени Ангел был идеологом воровского мира, неукоснительным авторитетом для всех. Самые крупные операции шли с его благословения, региональные разборки решал тоже он. И во многом именно он руководил дележкой пирога, которую затеяли между собой коронованные законники. Одного слова Ангела было достаточно, чтобы укоротить зарвавшегося вора и отправить его в обиженники, а оттуда только одна дорога – петля.

Варяг почувствовал неловкость, словно молоденький солдат в присутствии боевого генерала.

– Одному из наших сороковник стукнул. Вот посиделки устроили, выпили малость. – Он явно оправдывался.

Последний раз он лепетал так лет шестнадцать назад, когда отец застукал его в окружении приятелей со стаканом в руке. И Варягу сейчас оставалось лишь ломать голову: отчего эта звезда сошла с небес и устроилась рядом с ним на стареньком топчанчике? А может, кто-то решил развенчать его, прослышав про многочисленные чудачества, которые он вытворял на свободе?

Варяг мгновенно перебрал все свои грехи, но, по его мнению, они были незначительны. А если случалось пить без меры, так это от радости. Если за выпивку в ад посылать, тогда в раю никого не сыщешь. И если Ангел пришел к нему для того, чтобы развенчать и превратить воровскую корону в шутовскую, то Варяг будет бороться до конца. Он потребует созвать сход!

От этой мысли сделалось легче, и в знак того, что он принадлежит только себе и сам волен распоряжаться собственной судьбой, Варяг, не оглядываясь на Ангела, поднял с пола бутылку с остатками вина и осушил ее до капли. Вот так!

Ангел терпеливо дожидался, пока Варяг утолит жажду, и с его губ не сходила едва заметная ухмылка, смысл которой знал только он сам.

– Ты в тюрьме сидел? – вдруг спросил Ангел.

– Только в изоляторах, – честно признался Варяг.

Не каждый сидел в тюрьме. Это было одно из самых страшных наказаний, которым администрация пугала наиболее строптивых. Даже самый закоренелый рецидивист делался послушным мальчишкой, когда ему угрожали замкнутые стены. А побывавшие в тюрьме имели полное право снисходительно посматривать на любого зэка, справедливо полагая, что прошли на этой земле через чистилище.

– А мне приходилось... Четыре года сидел, – сообщил Ангел и спросил: – Сколько тебе лет?

– Тридцать.

– Мне тридцать девять. Когда мне было двадцать восемь, я попал в одиночку. Тогда мне казалось, что я буду сидеть там вечность. Единственным развлечением было гонять паука из одного угла в другой. Я даже придумал ему имя – Игорек. И очень боялся,

что он сдохнет раньше, чем меня выпустят. Потом я ушел, а паук так и остался дальше мотать срок. Живучий оказался. Там, в камере, я нашел себе еще одно занятие – выискивать надписи, которые делали другие зэки, – и находил их на самых немыслимых местах: на решетке, в углах, а кто-то даже умудрился сделать надпись на потолке. Я так и не понял, как это сделали. Потолок высокий, до него не допрыгнуть, даже при всем желании. И мне тогда представлялось, что моя камера заселена всеми этими людьми, я даже пытался с ними разговаривать. А потом вдруг обнаружил, что пугаюсь собственного голоса. Меня выводили на прогулку только одного. Всего лишь на час! Единственное, что я видел, так это рожу своего надзирателя.

Варяг молчал. Да и что тут скажешь: только двум святыням подчиняется вор в законе – кресту и тюрьме...

– К чему я это говорю, Варяг. В тюрьме обострены все чувства, и любое, даже самое малейшее событие, которое ты просто не заметил бы на воле, воспринимается как нечто великое. Не подумай, что я решил прочитать тебе проповедь, ты сам с головой... Только жрать водяру среди десятка жиганов – не лучший способ скоротать время. На воле ты уже шесть месяцев, готов возвращаться обратно?

Как ни храбрился Варяг, но сейчас понял, что ему хотелось бы отгулять и этот шестимесячный отпуск перед новой отсидкой. А еще бы Светку повидать.

– Готов, – как можно спокойнее произнес Варяг.

– Что ж, отлично.

Ворот у Ангела был распахнут, и Варяг увидел у него точно такую же наколку – крест с летящими ангелами. Значит, Ангел представляет интересы нэпмановских воров. Варяг и сам принадлежал к ним, хотя ему и становился порой в тяжесть их аскетический минимализм.

– Только скажу тебе честно: не для того я сюда пришел, чтобы тебя об этом спросить, – продолжал Ангел. – Для этого можно было гонца послать. Мне ж интересно было посмотреть на тебя. На зону ты не пойдешь. Пора тебе отходить от нэпмановских воров и переходить в авторитеты. И не спорь! Выслушай, а потом решай. Мы задумали тут одно дело. Ты молодой, должен работать на будущее. Когда мне будет пятьдесят, это дело принесет богатый урожай. И ты здесь будешь одной из ключевых фигур.

Варяг успел накинуть на себя рубашку. Без множества наколок он мало чем отличался от всякого другого смертного.

– Что я должен сделать?

Варяг уже был готов ко всему.

– Сначала ты умоешься и почистишь зубы. Терпеть не могу запах перегара! А потом я тебе объясню остальное.

Тон, с каким сказаны были эти слова, Варяг не простил бы никому, но перед ним был Ангел, и он покорно поднялся с топчана и пошел полоскать лицо.

Вода освежила. Полегчало. Даже боль в затылке сделалась глуше. Варяг стал с интересом рассматривать свое отображение. Зеркало было маленьким, видно только пол – лица, и Варяг долго вертел головой, прежде чем рассмотрел себя всего: прямой нос, узкий лоб, сухие щеки, выражение глаз настороженное и серьезное одновременно. Если бы не наколки на пальцах, его можно было бы принять за добропорядочного инженера, который каждый день из года в год ходит на свою службу. А по лицу бери выше! Интеллигентное, без единого шрама: такие лица бывают у начальников, в которых без оглядки влюбляются молоденькие секретарши.