Я все еще влюблен
Шрифт:
— Вне всякого сомнения, — охотно согласился Энгельс. — Как Бирнамский лес.
Они помолчали, наслаждаясь прохладой тени, свежестью воздуха, буйством зелени.
— Знаешь, — вдруг встрепенулся Маркс, — я зверски проголодался. За этими словопрениями мне некогда было поесть. Надо бы куда-то пойти пообедать, но у меня нет сил…
— Я же тебе внушал: ешь, — нравоучительно сказал Энгельс. — Не хватает еще, чтобы из-за этих господ мы померли голодной смертью. — Он полез в кармам, достал оттуда что-то завернутое в салфетку и протянул другу: — А ну…
— Что это?
— Ветчина.
— Откуда?
—
— Фридрих! Ты с ума сошел! Правительственный обед… А если бы кто заметил?
— Кажется, министр внутренних дел заметил. Но мне наплевать. Что дороже — твоя жизнь или чье-то мнение обо мне? Уж если от Брентано нельзя добиться ничего больше…
— Но когда ты успел?
— Это уж мое дело. Тайна мастера.
— Тут и хлеб!
— Кто же ветчину ест без хлеба?
Маркс тоже засмеялся и принялся за еду.
Глава девятая «ЕСЛИ МЫ БУДЕМ ДЕЙСТВОВАТЬ, КАК КОШУТ…»
По последним сведениям, которыми располагали Маркс и Энгельс, временное правительство Пфальца должно было находиться в Шпейере — в городе, стоящем при впадении одноименной реки в Рейн, то есть на границе с Баденом, на самом восточном краю Пфальца. Туда на другой день утром друзья и отправились. Там они прежде всего надеялись повидаться со своим добрым приятелем Д’Эстером. Они хорошо знали его по Кёльну. Карлу Людвигу Д’Эстеру около сорока. Врач по профессии, он примкнул к революционному движению и вступил в кёльнскую общину Союза коммунистов, являясь одновременно членом Центрального комитета демократов Германии. До конца прошлого года, когда оно было разогнано кайзеров, Д’Эстер был депутатом прусского Национального собрания, принадлежа к наиболее решительным деятелям левого крыла. У этого человека за плечами довольно богатый и разнообразный опыт, как жизненный, так и политический. Поэтому, когда началось восстание в Пфальце и он явился туда, то без особых усилий с его стороны приобрел большое влияние на членов временного правительства и на правительство в целом.
Маркс и Энгельс, естественно, рассчитывали воспользоваться и влиянием своего друга, и его осведомленностью во всех делах восстания. Но, увы, в Шпейере их ждала досадная неожиданность: правительство переехало в Кайзерслаутерн, с ним отбыл и Д’Эстер. Новое местопребывание правительства имело то преимущество, что находилось в самом центре Пфальца, но теряло бесспорное достоинство Шпейера, который находился в непосредственном соседстве с Баденом, с товарищами по восстанию.
Досада друзей была в значительной мере скрашена неожиданной встречей с Августом Виллихом. В недавнем прошлом прусский офицер, он уволился из армии, стал членом Союза коммунистов, деятельным революционером. Когда началось восстание в Пфальце, Виллих вместе с некоторыми другими соотечественниками, главным образом рабочими — участниками революции, находился в изгнании во Франции, в городе Безансоне, всего в нескольких десятках километров от Германии. Там он сформировал отряд — безансонскую рабочую роту — и явился с ним на помощь восстанию. Здесь в Пфальце, отряд увеличился до нескольких сот, окреп и стал деятельной боевой силой.
— Я полагаю, вы сразу, как только
— Да нет, еще не успели, — сказал Маркс.
— Ну, тогда пойдемте в ближайший трактир.
— Охотно, — ответил за себя и за друга Энгельс. — Трактир — далеко не самый худший наблюдательный пункт для изучения обстановки в стране.
И они пошли в трактир, потом во второй и в третий. Картина везде была одна и та же: многолюдство, шум, бесконечные тосты. Граждане свободного Пфальца веселились!
В последнем из трех трактиров друзья задержались подольше и не ограничились ролью наблюдателен: сели за единственный свободный столик и заказали по бутылке пфальцского вина.
— Чтобы непременно прошлогоднего сбора! — строго сказал Энгельс лакею.
— Конечно, конечно, сударь, — весело ответил тот.
Вино, приготовленное из винограда урожая 1848 года, было отменным, и оно долго еще будет славиться среди знатоков как едва ли не самое лучшее за весь девятнадцатый век.
Лакей очень скоро принес бутылки и хотел было сам разлить вино по стаканам. Энгельс остановил его:
— Только откройте, разольем мы сами.
Он взял открытую бутылку и не спеша стал разливать.
Ему доставляло явное удовольствие и видеть и слышать, как льется светлая мягкая струя. Когда стаканы были полны, он поднял свой и, любуясь, сказал:
— Ах, какой цвет, какая чистота! Вы только взгляните!
Вокруг слышался веселый говор, смех, мелькали оживленные лица, в одном углу провозглашали тост за революцию, в другом — за свободу, в третьем — за непобедимый пфальцский народ…
Поставив опорожненный стакан, Маркс невесело проговорил:
— Вино прекрасное, но какое разочарование принесет этим весельчакам прусская армия!
— О да! — подтвердил Виллих. — Пруссаки их отрезвят.
За соседним столиком полноватый, лет сорока господин в расстегнутом жилете и спущенном галстуке — сюртук он уже давно снял и повесил на спинку стула — услышал этот разговор и вмешался:
— Простите, сударь, в каком смысле пруссаки нас отрезвят?
— Да в самом прямом, — ответил Виллих. — Весь хмель выскочит у вас из головы.
— Но и в переносном тоже, — сказал Энгельс. — Пруссаки отучат вас ораторствовать о своей непобедимости.
Разгоряченное вином лицо полноватого господина запылало еще ярче.
— Во-первых, — возбужденно возгласил он, — пруссаки никогда не решатся вступить на землю свободного Пфальца, если мы будем едины и решительны. А во-вторых, если и решатся, то их ждет гибель, если мы будем действовать, как Кошут в Венгрии!
— Слишком много «если», сударь, — насмешливо сказал Маркс.
— Да уж вы не вражеские ли лазутчики? — Господин пробежал помутившимися глазками по лицам всех троих и повернулся к тем, кто сидел с ним за одним столом: — Господа, вы только послушайте, что они говорят. Это прусские агенты!
— Именно они и есть. — Энгельс звучно стукнул пустым стаканом о стол. — И присланы мы сюда его величеством королем Пруссии с единственной целью опустошить ваши винные запасы. Вот за один сегодняшний день допиваем девяносто вторую бутылку. — Он разлил остатки вина по стаканам.