Я всегда был идеалистом…
Шрифт:
А нужно организовывать мышление и деятельность, то есть творческие потенции людей, реализующиеся в мышлении и деятельности, и искать формы их организации в системной парадигме. И про это я говорю свою точку зрения в этих двух пунктах.
Итак, я не считаю, что наука или методология – что-то особое, исключительное. Наоборот, я говорю, что наука – это просто есть дерьмо давно умершее. А что касается методологии – от нас зависит. Поскольку она, методология, будет такой, какой мы ее сделаем. И надо обсудить вопрос, какой надо ее сделать.
В 50-е годы прошлого века одного из китайских лидеров попросили дать оценку Великой французской революции (это был то ли Дэн Сяопин, то ли Чжоу Эньлай, но точно не Мао Цзэдун). И он ответил, что прошло слишком мало времени для
В 2024 году состоятся ХХХ Чтения памяти Георгия Петровича Щедровицкого. Пройдет еще не так много лет, и оказывать воздействие на людей и события будет только Учение – не останется в живых никого, кто с ним участвовал в совместных работах и может о них рассказать. Сегодня на тех, кто еще жив и его помнит, лежит ответственность за формат предъявления этого Учения потомкам. Часть дела сделана – почти весь архив оцифрован, и с ним можно будет работать и через 250, и через 500 лет. Но архив – это не только массив проработанных в ММК идей, и стоит задача опубликовать избранные материалы наследия в формате, передающем не только сами идеи, но и принципы и методы работы Г. П. и созданного им движения.
Формат издания, предложенный Галиной Алексеевной Давыдовой, на мой взгляд, решает эту задачу: наряду с трансляцией корпуса идей, наработанных в СМД-методологии, нужно передать будущим поколениям и форму организации средств мышления, деятельности и способов употребления средств, которые при разработке этих идей и схем были употреблены, то есть подход. Это вроде бы и есть сущность методологии, в которой кроме слоя предметной работы должен быть и слой методов, который организуется и изображается сам по себе (в оппозиции к предметной работе) и может иметь самостоятельное существование, без привязки к конкретным идеям, на основании работы с которыми он был построен.
Применение, употребление, реализация идей и схем (а без реализации какой смысл в их разработке?) может осуществляться в нескольких пространствах: непосредственно в практике, это, так сказать, эмпирическое или техническое употребление схем, в социальном пространстве, в пространстве культуры, в историческом пространстве и в разных их гибридах – социотехническом, социокультурном, культурно-историческом. Назначение и функции одной и той же схемы в этих пространствах могут различаться.
Вопрос реализации идей и применения схем для меня ключевой, в семинарском периоде, когда разрабатывался основной их корпус, я не участвовал, аз есмь продукт игрового периода развития СМД-методологии, периода создания ее собственной социокультурной практики, так как в социальном пространстве СССР ей места не было. Но схема мыследеятельности была построена именно в игровой период, более того, мне кажется, что без ситуации с Марком Мееровичем на одной из игр, о которой так любил рассказывать Георгий Петрович, синтеза, или конфигурации, результатов мыслительного, деятельностного и коммуникационного периодов пришлось бы дожидаться еще долго.
Попал я в методологическое движение неожиданно, познакомившись с Георгием Петровичем в феврале 1982 года на школе-семинаре по деловым играм, где он делал доклад «Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективного мышления и деятельности». Десятидневная школа-семинар проводилась ежегодно во время студенческих каникул, в 1982 году это было в Луге, под Ленинградом. Мне хватило полночи разговора с Г. П. в номере, его доклада об ОДИ на следующий день и участия в апреле того же года в ОДИ-15 в Одессе, для того чтобы резко поменять направление своей активности.
Вместе с Зинченко, Реусом, Крайчинской, Теппером и другими участниками последней команды Г. П. мы разрабатывали и, что важно, реализовывали в семи городах СССР проект Сети методологических лабораторий, из которых предполагалось вырастить учебные заведения, работающие по лекалам СМД-методологии. Реализовать сумели только в Тольятти (это ТАУ – Тольяттинская академия управления, комплекс из детского сада, школы, вуза и послевузовской подготовки) и в Киеве (это лицей бизнеса «Лекос»).
Я хорошо знаю, что в методологическом сообществе подавляющее большинство считает, что схема мыследеятельности – это схема-принцип, что у этой схемы не может быть прямого (эмпирического) применения, да и с ее онтологическим статусом у многих сомнения. Мой опыт говорит мне обратное, я не представляю, как без этого руководства к действию организовать работу небольшого коллектива (обычно от 100
Коллингвуд в своей «Идее истории» утверждал: «История – это история мысли» – и разворачивал идею о том, что исторические события присутствуют в ней как внешние выражения мысли, и я, руководствуясь этим, хочу поделиться своим представлением о месте этой схемы в истории мысли.
Место и роль идей (того, что вечно тождественно самому себе) в человеческой жизни первым зафиксировал Платон в своем сократовском диалоге ????????, переведенном на английский как Republic, с термином city-state в тексте, на французский как Republique, а на русский как «Государство», и с постоянным использованием этого термина внутри текста.
???????? Платона признана в мире как корпус идей, оказавших чрезвычайно большое воздействие на последующую философскую, историческую, политическую, научную мысль (и продолжающих оказывать). В седьмой книге диалога Платон устами Сократа, беседующего с Главконом, вводит в знаменитом образе пещеры представление о мире идей как реальности и мире теней как зыбком отражении этой реальности.
Но я хочу выделить для обозначения места идеи мыследеятельности в истории мысли только то, что он чрезвычайно ярко живописал невероятные трудности выхода из мрака повседневности в мире теней в ослепительный мир идей и такую же мучительную сложность возвращения обратно того, кто в мире идей освоился. При этом Платон считал, что освоившийся в мире идей обязан вернуться в пещеру, чтобы просвещать других.
Эта тема сложнейшего перехода, скорее даже перескока или рывка, из повседневной реальности в идеальную действительность мысли и обратно занимала и волновала мыслящую братию и в античное время, и в катакомбный период христианства, и после его победы, и в «Темные века», и в Возрождении, и в период господства научной картины мира, и в настоящее время.
Например, жившие в катакомбный период, на рубеже второго и третьего веков н. э. Ориген Адамант (Александрия, греческая традиция) и Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (Карфаген, латинская традиция) проделали гигантскую работу по органическому соединению античных философских учений, в первую очередь Платона и Аристотеля, с текстами Священного Писания. У них впервые появляется логически проработанная идея Троицы, сложнейшая идеальная конструкция (понятие и термин «Богочеловек» ввел в оборот Ориген). Эти вольнодумцы не были канонизированы и в отцах церкви не числятся (Ориген через триста лет даже схлопотал анафему от Юстиниана, и из его работ мало что сохранилось), хотя признанные отцы церкви вовсю пользовались их идеями. Пафос их размышлений базировался на необходимости неминуемого выхода, прыжка человеческой сущности за пределы реального мира, тела, знаний к сущностям божественным, получившим впоследствии имя трансценденций. Эта линия продолжалась потом в «Темные века» и на западе, и на востоке. Боэций, Дунс Скот, Пётр Испанский (будущий Папа Иоанн XXI, автор трактата о логике, учебного пособия для многих поколений), Оккам, Буридан и др., не говоря уже об отцах церкви, куда входят и Исидор Севильский, покровитель интернета, компьютера и компьютерщиков, автор книги «Дифференции, или О подлинном значении слов» (это о различении слов и понятий), и Иоанн Дамаскин, автор «Точного изложения православной веры», и Иоанн Златоуст, и пр., и пр.
Если внимательно прорисовать линию: Credo quia absurdum («Верую, ибо абсурдно») Тертуллиана (155–220) – Credo ut intelligam («Верую, чтобы понимать») Августина Аврелия (354–430) – «Понимаю, чтобы верить» Пьера Абеляра (1079–1142) – «Я хочу испытывать раскаяние, а не знать его определение» Фомы Кемпийского (1379–1471) – «Вера не начало, а конец всякой мудрости» Гёте (1749–1832), то за ней явственно проступают трасцендентальные контуры выхода в мысль и возврата в действие. «Как бык для пахоты, конь для бега, а собака для поиска, человек рожден для умопостижения и действий, как некий смертный бог», как считал Аристотель.