Я выбираю...
Шрифт:
— Эй, есть кто живой? — крикнул я Гринбергу, после чего раздался оглушительный выстрел, проделавший в двери рядом со мной ещё одну дыру. В ушах зазвенело.
— Кого там чёрт принёс?! Сказал же, никого видеть не хочу. Я вас всех тут под отстрел пущу, пока меня к жене не отвезёте, — заплетающимся языком заругался старый еврей.
— Вы там поспокойней давайте. Это всего лишь я, и мне всё ещё дорога моя шкура.
— Ванька, ты что ли?! — признали меня наконец.
— Я, я, Григорий Яковлевич.
— Ваня, они меня к Лиличке не пускают, —
— Знаю, знаю…
— Ты с ними разберёшься?!
— Разберусь, — честно пообещал я. — Разгоню всех. Пойдут у меня дворы мести.
— Ты разберись с ними, Ваня, разберись. А то ведь к Лиличку пора ехать встречать… Я без нее не могу.
На это мне сказать было нечего. В этот момент в коридоре показался старший смены, который держал в руках бутылку коньяка, за которой я отправлял его в машину. Забрал у него алкоголь и жестом послал обратно.
— Слушай, Григорий Яковлевич, а давай выпьем с тобой?
В этот момент раздался очередной выстрел, и такой громкий, что у меня уши заложило. Чёрт.
— Не надо меня жалеть! — завопил Гринберг. Да так пронзительно, что я успел обрадоваться, что после выстрела слышу всё как через вату. — Слышишь?! Не надо меня жалеть! Я — Гринберг! А Гринбергов не бросают…
Пффффффф. Приплыли.
— Так я не ради тебя предлагаю. Мне самому выпить надо.
За дверью послышались какие-то неясные шаги. И я поспешил пояснить.
— Спасай, Григорий Яковлевич, спасай. Женщина меня любимая бросила. Тошно, аж сил нет. А выпить не с кем.
Между нами повисла тишина. Я прикидывал, что ещё сделать или сказать. Можно, конечно, подождать пока старик не вырубится сам. Но где гарантия, что он там в порыве отчаянья не причинит себе вред?!
Тут дверь кабинета резко открылся, я даже присел инстинктивно.
На пороге стоял старый ювелир, сжимая в одной руке ружье, которое и вправду было усыпано какими-то камешками. Ружью в моей радости было опущено вниз.
Он хоть и был пьян, но на ногах стоял ровно. И с каким-то неподдельным любопытством смотрел на меня:
— Неужели Дарья от тебя ушла?
— Хуже, гораздо хуже…
От Григория Яковлевича я вышел через несколько часов.
Старику хватило пары бокалов коньяка, чтобы забыться пьяным сном прямо за столом. Я ещё какое-то время посидел напротив него, гоняя янтарную жидкость по стенкам бокала и размышляя над тем, что, должно быть, у любовной тоски нет срока годности. Можно одинаково сходить с ума от чувств и в тридцать два, и в семьдесят четыре.
А потом отставил свой коньяк, и, перекинув Гринберга через плечо, отнёс его в хозяйскую спальню. Дождался, когда приедет новая смена охраны, раздал всем пистонов, велел заменить дверь в кабинете и спрятать подальше ружьё с патронами.
На последок поймал старшего смены:
— Как только старик в себя придёт, оклемается и всё такое, проведёте с ним ревизию, и если чего не досчитаетесь, звони мне. Будем Лильку из-под земли доставать. Понял?
— Будет сделано,
Наконец-то поехал обратно в город. По дороге поймал себя на мысли о том, что мечтаю, чтобы Лиличка всё-таки что-нибудь упёрла. Гринберг как самый настоящий Кощей был готов удавиться за своё «злато». Может быть, это помогло бы ему придти в себя и обрести трезвость мышления по поводу своей благоверной?
Где бы мне найти такой отрезвитель? Что такого Лиза должна сделать такого, чтобы я окончательно разочаровался в ней?
Вопросы, одни вопросы.
И чтобы хоть как-то перестать терзать себя, я с головой погрузился в работу. Уехал в офис и выполз оттуда только за полночь.
Следующие два дня занимался тем же самым, только в разных вариациях. Решал какие-то текучие вопросы, встречался с клиентами, готовился к приезду крупного инвестора из Москвы. Глеб собирался строить в области огромный гостинично-развлекательный комплекс, где на меня ложилась ответственность за охрану и безопасность. Это было одно из основных требований наших партнёров, поэтому мне было чем заняться.
За день до заключения сделки прилетала Даша. Чем ближе приближалось время нашей с ней встречи, тем больше я начинал тяготиться этим. Я предавал её, и за это было стыдно. Но и от моего стыда не было никакого толку, он лишь унижал нас обоих. Как оправдательный лепет из глубоко забытого детства: «Прости, я не хотел. Я честно пытался тебя полюбить». Ещё и вслух это не произнёс, а уже становилось противно от самого себя.
До прилёта жены оставались считанные часы, а я метался по своему кабинету, пытаясь решить, что мне делать. С Лизой или без неё, мне необходимо было что-то решить с Дашей. Потому что всё происходящее было как минимум нечестно по отношению к ней.
Ну и сволочь же ты, Чемезов, ну и сволочь.
Из всего этого меня вытащил звонок Глеба.
— Вань, заедь к Державину в Пеликан, — попросил меня Заброцкий. — Нужно последние моменты по поводу завтрашнего дня утрясти.
— Можно как-нибудь без этого? — попытался я увернуться от встречи с Владом. Где Влад, там и Лиза. А видеть её я ещё был не готов.
— Никак. Там как раз по твоей части. Сгорский прислал последние требования на завтра.
— Замечательно… — без особого энтузиазма согласился я.
В Пеликане я бывал не так часто и то, исключительно по делам. К Владу я относился без особого восторга, скорее уж как к чему-то неизбежному. Глеб ему доверял, считая, что тот полезен в тех вопросах, где нужно схитрить и извернуться, при этом, особо не нарушая закон. А я смотрел на него и видел Лизу в нашей с ней прошлом. Державин был тем единственным, что хоть как-то отдалённо связывало всех нас в кучу — меня, Лизу, этих её дружков Московских. Даже Илюшины всем составом не напоминали мне о моём прошлом, как делал это Влад одним своим видом.