Я вырос в свободной России

Свешникова Юлия Владимировна

Несмотря на процессы и даже системные перестройки последних лет, которые не вписываются в дух конституционного переустройства системы общественных порядков, семя свободы как правовой гарантии запало в души людей с гражданским самосознанием и дало корни, подчас слабо заметные, в том отношении, что люди перестали быть «советскими», хотя еще не стали «самими собой». Здесь переломное значение приобретает свобода в ее субъективном ощущении и истолковании, которая и ведет к социальному переустройству в направлении ценностей правовой защиты свободы, дремлющих в общественном сознании россиян под грузом повседневных стереотипов. Однако я убежден, что до этих ценностей довольно легко достучаться каждому через изменение своей интенции по отношению к себе самому: взять ответственность на себя за жизнь и реализацию собственных

инициатив в поисках смысла и реализации целей.

Социальный контекст и фундаментализм правовых гарантий для свободы отнюдь не означают, что человек ею располагает и воспринимает свое состояние как свободное («от» или «для»). Поэтому никакая стройная сеть прав, превращенная цепочкой поколений в культурные нормы (нарушение которых снабжено угрозой моральных санкций), не способна воссоздать личного переживания свободы, которое, как ни парадоксально, существует в России последних двадцати лет, в условиях отрыва правовой, зафиксированной гражданской свободы от ее презентации в действительности. Почему так?

Рождение в любой стране — пусть даже с самой длительной историей защиты личных прав и существования развитого гражданского самосознания, не выстроенного в давящую иерархическую сеть, — это уже несвобода: вы не выбирали ни контекста своего существования, ни времени и места, вы вообще не могли выбирать, будучи растворены в абсолютном ничто.

Свобода выбирать конкретна, а потому реализуется в заданном контексте и означает изменения последнего, помимо достижения смыслов, не связанных с внешним для человека миром. В то же время субъективная свобода как личная интенция — это и право и обязанность самосовершенствоваться, отвечая за каждый свой шаг. И как много к тому внешних посылов дает система с неустойчивым социальным консенсусом в отношении правового, гарантированного обеспечения негативной свободы! Если в России 1991-го рождались несвободные люди, то вырасти свободными у них (и у меня в их числе) были все шансы: найти и начать реализовывать смыслы жизни, выйти на субъективные дорожки в условиях, которые не благоприятствуют общему и обязательному выбору этих троп, проложенных за нас нашими же предками. И в последнем случае нет почти никакого позитивного смысла бороться за свободу в поиске самоприменения и осуществления действий по восполнению своего несовершенства (осознать которое может лишь человек-творец), а стало быть, и ощутить их не придется. После этого можно считать свободу исключительно способностью, данной нам социальным согласием? Очевидно, нет: заслужить свободу должны те, кто не является продуктом свободного социального установления ценностей и норм, гарантирующих возможности для самостоятельной жизни. И оттого Россия гораздо более свободна в потенциальном развитии тех, кто поддержит фундаментальные ценности, исторически зароненные на российскую почву. Противоречие наследия, которое находится в руках молодых поколений, в значительной степени не зависит от груза препятствий на пути высвобождения гражданского потенциала и уважения всякой личности в России. Ответственность не то чтобы оборотная сторона свободы — это скорее ее продолжение в будущее, которое ответственностью отделяет свободу от фантазий в духе «делать что хочу».

Свобода для сильных. Не спорю: мало что изменилось с кантианских времен, когда создавались мечты широкого просвещения в виде «публичного пользования разумом», и мало что отменило ницшеанскую агонию в отношении бездумных масс. Пессимизм, однако, неуместен: ценности личности и стимулирования (открытием путей вне препятствий разного, в том числе ментального и бюрократического, рода) гражданской активности как раз и служат инструментом просвещения и переформатирования массы в публику. Процесс длительный и непредопределенный, однако облегчающий ношу «голой» свободы для тех, кто ею не пользовался бы в альтернативных условиях. Долг ощущающего себя свободным — не силой «освободить» от рабских оков, а показать своим же примером возможность жить иначе. Сравнение на примере действий других (которые, как известно, составляют значительную часть нас самих в самопознании) рождает прямые условия выбора, который даже если и подчиняется конформизму и моде, гораздо лучше, чем его отсутствие (прежде всего иллюзорное

по средствам серой массовой жизни).

Итак, подводя итог свободным размышлениям, необходимо сказать, что Россия последних двадцати лет свободна — в сердцах и умах тех, кто чувствует себя свободным. Хотя существуют контекстуальные условия трудного отказа от советского, холистического, насилующего прошлого, они потенциально могут быть структурированы в рамках социального согласия в отношении ценностей поддержания свободы. Либеральный бэкграунд служит платформой с выдержкой в два десятка лет, которые по средствам бесстрашного развития личных интенций могут стать действенным инструментом преображения действительности, даровав затуманившиеся ценности в качестве идеала развития и движения в будущее. Это возможно тогда, когда люди, чувствующие себя свободными, покажут себя на публике в волевом образе — не героизация, а популяризация их станет залогом того, что Россия станет свободной в структурном (социокультурном) смысле.

Поменяв институты и культурные предпочтения на те, что диктуются историей развития правового, конституционного, мыслительного потенциала (и видятся мне правильными), не стоит забывать о том, что внутреннюю свободу придется завоевывать отдельной личности всегда и каждый раз. Ведь очевидно, что свободы не существует как полноценности и достижения Смысла, окончательного источника бытия — к нему мы постоянно стремимся, и у нашей страны есть все шансы для того, чтобы через социальный консенсус на основе либеральных ценностей достичь состояния субъективной уверенности и ответственности за порой трудные решения, которые всякий будет принимать за себя. Вне всякого сомнения и гнусностей, что происходят вокруг, а потому требуют вмешательства интуитивной справедливости, я вырос в свободной России.

Кристина Чучина, Брянск

Лозунг истиной демократии — не «Пусть это сделает правительство», а «Дайте нам сделать это самим».

Д. Эйзенхауэр, президент США

Российская Федерация — социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека (статья 7, часть 1, Конституции Российской Федерации).

Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления (статья 21, часть 1, Конституции Российской Федерации).

Я родилась в 1990 году в городе Брянске в семье преподавателя вуза, тогда начинающего ученого, и врача. Мне много рассказывали о том времени, когда в одночасье изменилось все. А время было нелегкое — зарплату бюджетникам задерживали, дефицит товаров — катастрофический, спасали «6 соток». Но в то же время изменились дисциплины в университете, ушла в прошлое «История марксизма-ленинизма» и прочие похожие предметы, субботники, митинги и собрания перестали быть актуальными. Мой старший брат уже не был пионером, не ездил «на картошку». Но, как мне сегодня кажется, в воспитании духовном чего-то не хватало, ни к чему не чувствовалось причастности, чувство одиночества постоянно всплывает в памяти. Как будто свободы было слишком много, и некуда было деться от нее.

Однако сегодня я понимаю, что жить в стране Советов мне бы не хотелось. Я слышала от своих вузовских преподавателей истории о публичных выговорах, от бабушки, работавшей в госаппарате, я слышала о вмешательстве партии в личную жизнь сотрудников.

Сегодня мне нравится то, что я могу получать доступ к любой информации (и мне, как историку, это важно), а это значит, что мне сложно навязать какой-то стереотип, идеологию. Я могу путешествовать по миру, общаться с иностранцами, сидя у себя дома, — одним словом, видеть этот мир шире.

На вопрос «Чувствуете ли вы себя абсолютно свободным человеком в современной России?» я скорее отвечу «да», чем «нет». Но это не значит, что я довольна положением дел в стране, где, к примеру, по-прежнему нет твердой оппозиции правящей партии. Я также не могу пользоваться своими гражданскими правами в полной мере. Свобода без правовой защищенности не есть свобода в полном смысле. К сожалению, на мой взгляд, институтов гражданского общества как таковых в России пока нет. Все по-прежнему решается кем-то и где-то. И изменить это весьма сложно, а возможно, и исторически неоправданно.