Я - Янис

Мёллер Канни

Когда все вылезли из машины, я ненадолго задержалась в кабине грузовика.

До этого я не плакала ни о Глории, ни о Заке, ни о себе самой. Но вот нахлынуло. Все вместе.

— Почему Глория умерла? — всхлипывала я.

— Потому что все люди умирают.

— Но почему именно сейчас?

— Не знаю, может ли какой-то момент быть более подходящим для смерти, чем другие, — сказал Альфред и включил радио, игравшее спокойную музыку.

—

Зачем нужны такие, как Адидас? — продолжала я, как будто Альфред мог ответить на все вопросы.

Он осторожно погладил меня по щеке.

— Такие, как Адидас, не всегда были такими.

Я немного подумала и, наконец, примерно поняла, что он имеет в виду.

На Альфреде была коричневая куртка — и хорошо, потому что кожаные куртки хорошо переносят влагу.

— Мой папа как будто и не папа мне теперь, — хныкала я, уткнувшись в потертую кожу.

Альфред ничего не сказал. Только погладил меня по щеке.

Может быть, он смутился и поэтому завел мотор. Тот взвыл, и я поняла, что пора вылезать из кабины, иначе Альфред опоздает на представление.

— Под конец она стала странно себя вести, — сказала я.

— Глория?

— Как будто боялась, что я обманула ее… как будто я не та, за кого себя выдаю…

— Она просто человек, которого не раз предавали. Такие люди иногда странно себя ведут. До завтра, Янис! Мне пора!

Я выпрыгнула из кабины и посмотрела вслед грузовику. Перед тем как зайти в дом, я бросила взгляд на подъезд Глории. Потом подумала, что Линус живет в том же доме, и это была приятная мысль. Хотя теперь все будет совсем не так, как раньше, когда я приходила и звонила в дверь Глории.

Эпилог

Я смотрю на Зака. Его раскрытый чемодан лежит на кровати. Пока он положил туда только стопку трусов и несколько пар носков.

— Ты что, летом в одних трусах будешь ходить? — спрашиваю я.

— А ты? — он кивает на мою сумку, которая совсем еще пустая. — Ничего с собой не возьмешь?

И только тогда я понимаю: мы с Заком долго не увидимся. Несколько недель. А может, два месяца. Я никогда не расставалась с ним на такое долгое время.

— Но ты же приедешь потом к папе — в июле?

Он беспокойно смотрит на меня.

— Обещаешь, Янис? Что приедешь?

Я бросаюсь на шею брату.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — шепчу я. — Я буду по тебе так сильно скучать!

— Ерунда! — смеется он. — Что ты сочиняешь! — он толкает меня, и я шлепаюсь рядом с ним на кровать.

Мама входит со стопкой выглаженной

одежды в руках и видит нас.

— Что же это такое! Давайте-ка собирайтесь скорее!

Она смотрит на нас, потом опускает стопку одежды на пол и садится на кровать рядом со мной и Заком. Господин Аль беззвучно прокрадывается в комнату. Он ложится прямо на выглаженную одежду и лижет лапы.

Я смотрю на маму, у нее немного усталый вид.

— Красивые были похороны, — говорит она.

Некоторое время мы сидим молча, мама гладит нас обоих по щекам. Это так торжественно, как прощание.

— А что с Никласом? — спрашиваю я.

— Каким Никласом? — спрашивает Зак.

— Мы приятно провели время, — отвечает мама. — Но дальше, наверное, будем видеться только в семь одиннадцать. Может быть, еще сходим в кино.

— Ладно, — говорю я. Кажется, примерно ясно.

Когда сумки, наконец, были собраны, и настала пора спать, я, конечно, не могла заснуть. И Зак тоже. Он ворочался и вертелся так, что кровать скрипела.

— Что с ним сделают? — прошептала я.

— С кем?

— С Адидасом.

— Наверное, отдадут в другую семью. Не знаю. Здесь точно не оставят. Спи!

— Ладно.

Но заснуть было не так-то просто. Сначала я думала об Адидасе. Сможет ли он измениться, если переедет в другое место. Я надеялась, что да. Потом я стала думать о Глории, а потом о господине Але. А вдруг мама не будет отпускать его на охоту за мышами? А вдруг он впадет в депрессию? Сначала не стало Глории, теперь еще и я исчезну.

Я встала и набрала номер мобильного, который оставил Альфред. Он сказал, что господина Аля можно взять с собой.

— Он может жить с тобой, со мной или с верблюдом, — зевнул Альфред. — Все образуется. А если у него есть талант, он сможет выступать с номером! Спокойной ночи!

Я отправилась на кухню и достала несколько банок кошачьих консервов. Мама сидела за столом. Перед ней стояла чашка и зажженная свеча. На стуле напротив с мрачным видом сидел господин Аль. Я рассказала ему о том, что его жизнь скоро переменится. Он зевнул.

Я забралась к маме на колени, как в детстве, и сделала глоток чая из ее чашки. Она подула на мои волосы, было приятно и щекотно. Совсем так, как в моих воспоминаниях.

— Хороший этот твой Альфред, — сказала мама. — Сегодня увидела его и поняла, что правильно делаю, отпуская тебя.

И тогда мне впервые за долгое время стало по-настоящему хорошо.

А господин Аль растянулся на столе и замурлыкал.