Я здесь живу
Шрифт:
Я спрашивала:
– Ну, да, в очках. А ты что, сам не знал?
И папа отвечал, что мне его не понять. Я из другого поколения. Это, сказал, сейчас ты выбираешь оправу, думаешь – идёт тебе, не идёт. А тогда в любом случае считалось: не идёт. Многие дети, которым очки были нужны, вообще их не носили. Разве что если кто совсем плохо видел – как наш папа. И это тогда вроде как знак был для остальных: вот этого мальчика можно дразнить!
Костя говорит:
– Как будто сейчас не дразнят никого! Лёшку Юрова у нас ещё как донимали.
Папа теряется:
– Ну, я не знаю… Может, у Лёши Юрова есть какой-то другой знак, что его дразнить можно?
Сам папа, когда был мальчишкой, очень старался, чтобы на нём никакого знака не было.
Кто думал, что очки – это знак, что человека можно звать очкариком, тот убегал потом с разбитым носом. А вечером чьи-то родители к нашим бабушке с дедушкой жаловаться на папу приходили.
А теперь вдруг он сам обзывает космонавта очкариком.
Мама спрашивает:
– А сам ты тогда кто?
А папа говорит:
– Я же из-за очков космонавтом не стал!
Костя даже привстал со стула.
– Кто, ты – космонавтом?
А уж как сама я удивилась…
Папа у себя в институте семенами занимается. Сидит в лаборатории, думает, как сделать, чтобы на них морозы не влияли и разные вредители. У папы с мамой лаборатории в институте – по соседству. Папа ещё нам рассказывал, сколько растений раньше в наших местах не росло. А потом люди научились их выращивать.
Можно было подумать, что он всегда мечтал работать с семенами. А он, выходит, мечтал в космосе летать?
Никогда он нам такого не говорил. А в его детстве, оказывается, многие ребята хотели стать космонавтами. И взрослые твердили им, что они станут – если постараются как следует.
Папа говорит:
– Нам объясняли, что у космонавта должно быть идеальное здоровье, абсолютно. Что надо, например, всё время закаляться, а ещё тренировать вестибулярный аппарат…
Я не поняла:
– Что тренировать?
Папа отвечает:
– Чувство равновесия. И мы с ребятами крутились на карусели во дворе, как в центрифуге, до того, что верх и низ отличить не могли. То ли падаешь на землю, то ли взлетаешь – как бы очки не слетели, не разбились. Они у меня на резиночке держались. А после мне друг принёс газету, так в ней один парень вопрос задал: мол, у меня близорукость, минус пять, – а я хочу стать космонавтом…
– И что ему ответили? – спрашиваю.
Папа машет рукой.
– Ответили – не огорчайся, есть много других профессий… А у меня зрение-то было уже минус шесть с половиной… – Папа вздыхает: – Я сразу не сдался. Спрашивал направо и налево у взрослых – ждал, кто бы меня обнадёжил. Мол, ерунда – про зрение. В очках-то всё видно. А они мне в один голос: какой из тебя, Сашка, космонавт!
7. Дед-бездельник и Грандсон
Папа с тоской смотрит в монитор, как толстенький человечек в очках, кружась, как жук, тянет за
Тут мама спрашивает:
– Что ж ты мне никогда не рассказывал, что хотел стать космонавтом?
А папа:
– Когда я с тобой познакомился, мне уже ясно было, что это для меня закрыто. Что зря говорить?
Мама почему-то губы поджимает – на секунду. Наверно, только я и замечаю. А потом лицо у неё становится таким же, как всегда.
– Очки – это что! – изрекает Костя невпопад. – Знаешь, пап, у них там на станции вообще один лысый есть!
Папа в раздумье запускает пальцы в свои кудри. Такие же, как у Кости. Или – у Кости как у папы. Если бы папа с Костей, не подстригшись, полетели в космос, кудри у них тоже бы стояли-колыхались. Не хуже, чем у того, который своего друга буксировал по воздуху.
– Про лысину нам в детстве ничего не говорили, – вздыхает папа. – А вот если бы я знал, что когда-нибудь и очки не будут помехой…
Мама утешает его:
– Может, там какие-то специальные очки?
Мы все вглядываемся в монитор. Как будто можно разглядеть, что там за линзы – в очках. Куда там…
Мама говорит:
– Мне кажется, это не космонавт – учёный. Смотрите, какой он неспортивный. Видно, прилетел к ним опыты ставить, ненадолго…
Я думала, папа скажет: «И я бы постарался таким учёным стать».
А что? Папа ведь и так почти учёный. Научный сотрудник. А знал бы, что человечек в очках полетит, так, может, не спал бы и не ел, а только бы учился дальше, чтобы тоже летать, вместе с этим человечком. Профессором стал бы каких-нибудь наук. И мы с мамой и Костей смотрели бы сейчас на него с Земли.
Но папа не хочет фантазировать про самого себя. Он хочет фантазировать про Костю. Например, как тот прибудет на станцию и скажет: «Привет всем от папы! Мало кто с такой силой хотел космонавтом стать, как мой папа».
Папа осторожно спрашивает:
– Ты бы не хотел когда-нибудь работать в космосе?
А Костя в ответ:
– Нет, это Макар хочет – стать космонавтом-исследователем. Как этот сайт нашёл – так и всё. «Ах, космонавты, ах, у меня там знакомый!» Уже и в сети не появляется. Исчез. Видать, всё тренируется…
Мама говорит:
– Вот молодец!
А Костя как не слышит её. Он глубоко вздыхает:
– И Ретт от нашей компании откололся. Написал, что пока не будет играть. Временно. К нему кто-то приехал. Какой-то Грандсон.
– Кто? – переспрашивает мама.
Костя отвечает:
– Грандсон. Наверно, имя такое. А может, это означает – друг-приятель. И что-то он ему так рад…
Мама говорит:
– Ну ещё бы! Грандсон – это вообще-то внук.
– Как – внук? – не понимает Костя.
Мама отвечает:
– Внук приехал к твоему другу Ретту.
Костя обалдело смотрит то на маму, то на папу.
Это ж подумать только! Ретт написал ему, что приехал Грандсон. Ему шестнадцать лет. (Костя ещё сказал: «Ого!»)