Я. Ты. Мы. Они
Шрифт:
— Он мне изменил, — мстительно на одном дыхании выпаливаю я.
Мама какое-то время молчит, кусая нижнюю губу, а потом выдает то, что вгоняет меня в шок:
— Я так и подумала. Что ж… Ты только отцу не говори…
И опять она на его стороне, ну как так-то.
— Мама?!
— Что мама?! Отцу скажешь, он ему устроит… нагоняй, вы еще с Сашкой-то помиритесь, а между этими навсегда мосты доверия сожжешь.
— Какие мосты доверия? Мам, ты хоть меня слышишь, он мне изменил… С какой-то блондинкой. Я сама
— А ты что?
— Сюда приехала.
— То есть сбежала?
— А что я должна была делать? Ты хоть меня слышишь?
— Я-то слышу. А вот ты понимаешь, что ты делаешь? У вас дети, между прочим. У вас теперь с ним выбора просто нет.
— А ты мне что предлагаешь? Ради детей закрыть на все глаза, терпеть?
— Не терпеть, а работать, ситуацию исправлять. У вас, извини, других вариантов нет. Заварили кашу — будьте добры, расхлебывайте.
— Да я всю жизнь только и делаю, что что-то расхлебываю!
____________________________________
Заниматься с Сашей мы начинаем через неделю, причем втайне ото всех. Он не хочет ругаться с Сомовой, а я — с Аленой, почему-то мне кажется, что она не одобрит наше общение. Долго решали, где нам встречаться, по понятным всем причинам школа отпала сразу, впрочем, как и дом Черновых. К бабуле я его вести не хотела, кто знает, какие та для себя выводы сделает? Оставался один вариант — квартира родителей. В отсутствие папы и мамы я жила у бабушки, но пару раз в неделю я наведывалась к нам домой полить цветы и протереть пыль. Наша квартира находилась на той же улице, что и школа, только в противоположном направлении.
Сашка не возражал, поэтому мы приступили к нашим занятиям. Он приходил дважды в неделю в нашу квартиру и мы болтали… Болтали обо всем на свете, сначала было тяжело. Я стеснялась его, а у него действительно была засада со спикингом. Но мы достаточно быстро преодолели все преграды. И к началу декабря Чернов спокойно мог рассуждать со мной на любую предложенную тему. Нам было вполне комфортно друг с другом и даже казалось, что он начинает мне доверять, потому что в его суждениях стало проскальзывать все больше личного. Правда, в школе мы продолжали делать вид, что незнакомы и даже не здоровались.
Меня вполне устраивал такой ход событий, потому что возможность лично общаться с Сашкой однозначно перевешивает любое привет-пока на людях. Только не нравится иметь тайны от Алены, но мелкое злорадство от того, что у Чернова тоже есть тайна от Карины, слегка успокаивает меня.
В тот памятный зимний вечер я ждала Сашку у себя на квартире, а его все не было. А я металась из комнаты в кухню и обратно, не зная, чем занять себя. Я и расстраивалась, и злилась на себя, на него. Он опаздывал больше чем на час, и я понимала, что не придет. И от чего-то впадала в отчаянье. Надо было собираться домой, скоро бабушка начнет меня искать,
И тут долгожданный звонок в дверь. Я даже от счастья замерла, не веря тому, что он все-таки пришел. Потом трель звонка сменяется на глухие удары по двери, и я спешу открыть ее.
Сашка стоит на пороге весь какой-то помятый и мрачный. Под глазами пролегли темные круги, а черты лица стали какие-то жесткие и колючие. Я отодвигаюсь в сторону, и он нелегкой поступью заходит в квартиру. И только тут я понимаю, что он пьян. От него несет алкоголем так, что мне даже хочется заткнуть нос. Но я сдерживаюсь.
— Что смотришь? — довольно грубо интересуется он.
Я не знаю, что сказать, поэтому неопределенно пожимаю плечами. Он скидывает куртку и ботинки, идет в комнату и уже оттуда кричит мне:
— Мы будем заниматься сегодня или нет?
Я иду к нему, но остаюсь стоять возле дверей.
— Я не кусаюсь, ты что, забыла?
На этот раз не шучу, что из нас двоих кусаюсь я, а просто спрашиваю у него:
— У тебя что-то случилось?
Он еще больше мрачнеет, если это возможно.
— Ни-че-го. Ничего не случилось.
— Ты пьян, — зачем-то говорю я.
Он вскакивает со стула, роняя его, и почти кричит мне:
— А вот это не твое дело! Ни разу не твое… Не смей мне в жизнь лезть.
Если честно. я видела его таким впервые. Он бывал разным — веселым, смешным, напряженным, раздраженным. Но никогда в его голосе не было столько… отчаянья?
— Ничего не случилось, — упрямо повторяет он.
— Да, я поняла.
— Ничего…
— Угу…
Молчим.
Он падает на диван и утыкается в свои руки, а потом абсолютно трезвым голосом спрашивает:
— Сань, ты когда-нибудь теряла близких людей?
— Нет, — шепчу я, уже догадываясь, о чем дальше пойдет речь.
Он сначала ничего не говорит, так же как Алена, когда рассказывала про старшего брата, а потом уже не может остановиться:
— А я потерял. Брата, — он тяжело сглатывает, но все-таки продолжает. — Стаса. И это так нечестно, чертовски нечестно. Вот был человек, а теперь его нет… Как будто ничего не случилось. А я должен жить со всем этим дерьмом. А почему я должен жить, если его нет?!
У него из глаз катятся горькие слезы, но он будто не замечает их.
— Ему сегодня бы исполнилось 20 лет. Всего лишь 20! Ты понимаешь это! — он опять переходит на крик, но я понимаю, что сейчас он кричит не на меня, а скорее на несправедливость жизни. Я подхожу к нему и сажусь рядом.
— Сань, я не знаю, как мне жить. Где взять силы, чтобы просто справиться с этим. Вон родители с Аленкой пытаются как-то подняться, что-то делать… А я… Я тону. И ненавижу их за то, что они пытаются жить дальше, а я не могу.