Яблочко. Газеты
Шрифт:
От сожженного в прах романа,
Сигарета курится как дурь.
Что ж вы скажете без обмана?
Обещаете мне лазурь?
Небеса не навек закрыты.
Полицай или партизан
Не убьет ли? И карты биты,
Нет, уже про двоих сказал
Полицаю ребенок битый.
Столько снять золотых зубов,
И подумать, что шито-крыто,
Лыком шито число гробов.
Дым отечества так приятен,
Что почти превратился в прах.
На Руси очень много пятен -
Золотуха, желтуха, крах
Человека
Не родившись, уже пошли
В небеса. Вы теперь поверьте
Богу. Есть Бог, как слово "пли"
И "аминь" означает "верно",
Дым Отечества - без огня
Все сгорит в это дело скверно,
Но, пожалуйста, без меня.
Хорек
Жил-был хорек, как бурундук,
Где ел он, там и спал.
А Водопьянова, стук-стук,
Пошли пытать в подвал.
Был Водопьянов слаб и мал,
Его чекист пытал.
И день, как ночь и темный лес.
"Пошли стрелять в подвал".
А в той ночи, а в том лесу
Хорек спокойно жил,
И бурундук, и тот барсук,
И волк утробно выл.
А Водопьяна расстрелял
В Хатыни страшный полк.
И не вернуться уж в подвал,
И плакал серый волк.
Увы, враги, не стоит так -
Стрелять, где мы живем.
И расстреляли, и никак,
Не в жизнь, да ни о чем
Не думая, давайте - жить.
Без похорон - нельзя.
И в черный лес уходит жизнь.
Поверимте, друзья?
И Водопьяна вовсе нет,
И цыкает зубком
Его отец, и на тот свет
Отправится потом.
И нету сил мне рассказать,
Откуда жизнь придет.
Опять - печаль, опять - печать
И одичалый сброд
Вокруг гуляет улицей,
Россия - как капкан,
В котором волк сутулится,
Овца и Водопьян.
Вера
Я верую в Бога, в Христа Иисуса,
А вы мне сказали, отребье и трусы,
Что бога-то нет, ведь бога-то нет,
И что духа свята простыл даже след.
Да, вы - человеки и вы - краснобаи,
Когда к вам гарсон в кабаке подлетает
И носит икру - паюса, паюса,
И бога действительно нет полчаса
И час нет, и год нет, он спит в поднебесье
Умерший, живой ли? Не надо нам песен,
Не надо нам Пасхи ль? Уйти навсегда
Не надо ль отсюда, где кровь и вода,
И водка рекою, и давятся смехом,
Как грецким,
Не надо ль уйти? Скажем, в мире пока.
Как черти резвятся. Стакан коньяка
Подносит гарсон. И не слышно уже
Ни звука, ни стона, ни свиста вожжей.
Пора запрягать, но мы пьяны уже.
Ни звука, ни ржанья, ни звяка ножей.
Кого-то убили, кого-то купали
В шампанском, и деньги уже сосчитали.
Россия мне мать и ужасно пьяна,
И вот поколение Смуты до дна
"Рояль" выпивает. И мертво уже
Мое поколение длинных ножей.
Отец пионер был, и ты пионер.
Отец был невером, и ты будь невер...
Январь-февраль 17 года, в 100-летие февральской революции.
И сидит такой Алеша пригожий,
Перееханный каликой прохожей
Да зарезанный каликой в погожий
День, когда обычно нет смерти.
День, когда у смерти нет выходного -
Каждый день, когда шара надувного
Нет у детки (у Алешки надулись
Губы, в молоко обмакнулись).
А калика тот все к мамке искательно -
Я водить буду дитятю старательно,
Погожу за окиян, похожу как царь Салтан,
А царевна Лебедь снова там и там.
А царевне Лебеди везде
Места нету - а к мамаше быть беде.
Мужичок один берется за бердан,
А Алешка смотрит в океан.
Там и лебедь белая плывет,
Царь Гвидон опять смиренно воду пьет,
(Подражаю я Высоцкому, могу
Лучше ли?) стоит на берегу.
Выйду, выпью море-океан,
Не сожгу, так просто жажду утолю.
Нет на нем и места берегам,
Только больше берега я не люблю.
Вот и сказке про Алешеньку конец.
Мне воды, воды, воды и снова вброд.
Там калика перехожий, здесь венец
Смертный. Как на лапах, гусь плывет.
У Алешки ни игрушки, ни шара.
Возвращается домой он в вечера,
И на небе, и на небе - небеса,
Видно, бог ложился спать на полчаса.
А калику перехожего того
Не берет ни смерть и ни болезнь.
Видно, бога нету у него,
Нет и рая, нет и ада. Вот как, песнь.
Я у песенки спрошу, где мой конец.
Где ее конец, там, видимо, и мне.
А Алешка скушал огурец
В поднебесье и принес земле камней.