Яблоки из чужого рая
Шрифт:
– Ты в субботу поезжай, – сказал Сергей, – когда я дома. По-моему, музей в субботу не должен быть закрыт.
И в ту же субботу Аня поехала в Ветку, чтобы увидеть то, на что отзывалась ее душа.
Ветка была сравнительно близко – во всяком случае, туда можно было съездить на пару часов. А Слуцк был далеко, и за пару часов туда нельзя было бы даже добраться. Но Ане хотелось именно в Слуцк, потому что с тех пор как она увидела в журнале «Декоративно-прикладное искусство», целую подшивку которого привезла с собой сюда, фотографию слуцких поясов,
Все в них было необычно! Мануфактура, на которой их делали триста лет назад, называлась «персиярня», потому что узоры для поясов специально привозили с Ближнего Востока. Это трудно было даже представить: где Персия, а где глухой белорусский городок! И сами эти пояса назывались тоже необычно – литыми, потому что ткались из шелковых, золотых и серебряных нитей… И особенно необыкновенно смотрелись среди их великолепных восточных узоров синие васильки, которых, конечно, в Персии и быть-то не могло.
В общем, было бы странно, если бы Ане не хотелось увидеть эти пояса собственными глазами.
Она понимала, что, как только скажет об этом Сергею, он тут же потребует, чтобы она немедленно ехала в Слуцк и ни о чем не думала, он прекрасно побудет с Матюшкой – возьмет отгулы, отпуск, да все что угодно возьмет!
Но ей было жалко, чтобы его отдых уходил на ее мечтания. Аня видела, что он устает, и устает не столько от напряжения своей нынешней работы, сколько от ее бессмысленности.
То, чем ему приходилось заниматься целыми днями, не имело никакого отношения к математике. Да и ни к чему, что требовало бы усилия ума, это не имело отношения. У него была ровно такая должность, которая исчерпывающе называлась «ванька-взводный», и больше всего Сергея угнетало то, что главной его обязанностью было изобретение бессмысленных занятий для солдат, и чем бессмысленнее, тем лучше.
Тому, кто хотел делать военную карьеру, может быть, и надо было начинать ее именно отсюда, с упрятанной в леса зенитно-ракетной батареи. Но Сергей-то ничего такого не хотел, и Аня не могла не замечать, какие тоскливые у него глаза, когда он уходит на службу.
Однажды декабрьским вечером, когда он с полчаса посидел над своими математическими книжками, а потом вдруг захлопнул их одну за другой и вышел, и долго курил на улице, хотя там свистел ветер и снег лепился к окнам так, словно кто-то яростно выбрасывал его из кромешной тьмы, – Аня спросила:
– Тебе совсем все это тяжело, Сережа?
– Совсем. – Он прямо посмотрел в ее глаза; он всегда так смотрел, когда она спрашивала о чем-то серьезном. – Я же тебе говорил, что ум у меня обыкновенный, логический. И мне с моим логическим умом трудно находить смысл в очевидной бессмыслице. Все труднее находить, – невесело уточнил он. – По-моему, я тупею день ото дня. Просто физически чувствую, как мозги ржавеют. Если бы не ты, не знаю, как я это выдержал бы.
Аня знала, что это правда. Время, которое Сергей проводил с нею, было для него не просто отдыхом, физическим отдыхом от работы, а тем, что в стихах высокопарно и смешно, но точно называлось отдохновением души. Хотя и это не было исчерпывающим определением…
И ей было жалко лишать его отдохновения
Но и не рассказывать ему о том, что занимало ее ум, она тоже не привыкла. Да это было бы вообще-то и невозможно.
Уже через неделю после того, как Аня загорелась интересом к слуцким поясам, Сергей спросил ее:
– Анютка, у тебя почему такой туман в очах? Ты что, влюбилась?
– Да уж не без этого! – засмеялась она. – Может, ты даже знаешь, в кого, раз такой догадливый?
– Наверняка не знаю, но надеюсь. – Он поцеловал ее так, словно хотел выпить этот самый туман из ее очей.
– Как это, наверняка не знаешь? – удивилась Аня. – Нет, правда, что ли?
– Конечно. Ты ведь у меня… Ладно, не уводи в сторону! – засмеялся он. – Ты про что все время думаешь, а?
И, в общем, все вышло точно так, как Аня и предполагала.
Конечно, мужчины не голодали во время ее трехдневного отсутствия. Суп они даже и не доели, потому что с удовольствием питались яичницей в черном хлебе, которую Сергей называл для Матюшки «солнышко в коробочке». Да и вообще, без мамы у них произошло много всего нового. Например, Матвей научился говорить слово «Бибигон», потому что папа читал ему книжку Чуковского.
– И что он, по-твоему, в ней понял? – засмеялась, узнав об этом, Аня.
– Все, – убежденно заявил Сергей. – Думаешь, полтора года – это мало? Я ему читал про утенка Матюшу, а он знаешь, что говорил? Матвей, ну-ка скажи маме, что ты говорил про Матюшу?
– Матюша – не Матюша. Матюша – Бибигон, – охотно ответил ребенок и для убедительности показал сначала на себя, а потом на крошечного озорного мальчика в книжке.
– По непоседливости так уж точно, – согласилась Аня. – Я вижу, что вы разбили две чашки из ломоносовского сервиза, но мой чернозадымленный кувшин, к счастью, цел.
– Как ты можешь с порога это видеть? – поразился Сергей.
– Просто я догадываюсь, как мир устроен, и поэтому сразу вижу, чего в нем недостает, – старательно притворяясь серьезной, объяснила она.
– По правде говоря, мне так недоставало тебя, что отсутствия в мире двух чашек я не заметил, – сказал Сергей. – А Матюшка их, видимо, разбил в познавательных целях. Чтобы тоже знать, как мир устроен.
В их жизни с самого начала так много было счастья, что Аня представить не могла, чтобы его не хватило до самой смерти. Конечно, очень-очень нескорой и, конечно, в один день.
Глава 6
Переехать в отдельную квартиру Ася так и не согласилась. Но все же ей пришлось смириться с тем, что Константин воспользовался своим служебным положением. Уже через два дня после первомайского праздника пришли рабочие, разделили квартиру надвое стеной и прорезали из Тониной половины отдельную дверь на лестницу.
– Ты же сама не хотела жить с ней в одной квартире, – поморщился Константин, когда Ася осторожно спросила, очень ли это было необходимо. – По-моему, ей в Москве и делать вообще-то нечего. Но тут уж я не вмешиваюсь, – поспешил добавить он, заметив, что по Асиному лицу пробежала тень. – Но и она вмешиваться в нашу жизнь тоже больше не будет.