Яблоко. Рассказы о людях из «Багрового лепестка»
Шрифт:
— Прошу прощения, мадам?
Мама склонилась поближе к нему, повторила вопрос. Со стороны могло показаться, что она этого мужчину целует.
Он улыбнулся, покачал головой.
— Никто, носящий такое имя, здесь не живет, мадам.
Мама все продолжала с нетерпеливой жадностью вглядываться поверх его плеча. Клянусь, я испугался, что она сейчас схватит лысого мужчину за шейный платок и попытается проскочить мимо него в дом. Помешать в этом я ей не мог и потому тоже вытянул шею и мельком увидел люстру и висевшие в вестибюле большие картины с изображением сельских сцен.
— Но я знаю
Лысый мужчина покачал головой:
— Теперь в нем живет мистер де Ла Сале.
— Это невозможно, — возразила мама.
— Смею вас заверить, мадам, это более чем возможно, — ответил лысый мужчина. — Я и есть мистер де Ла Сале.
— А до вас…?
— До меня, мадам, здесь жил, если память мне не изменяет, мистер Сент-Джон.
— Невозможно. Я же вижу дверь вашей гостиной. И узнаю эту дверь.
— При всем уважении, мадам, это не гостиная. Это наша столовая.
— Мне все равно, что вы в ней устроили! — выпалила мама.
Лысый мужчина открыл было рот, собираясь что-то сказать, но смог издать лишь один-единственный сердитый звук, нечто среднее между кашлем и вздохом. Мама подняла руку — слишком резко, быть может, поскольку мужчина испугался. Он проворно отшагнул и закрыл дверь. Не скажу, что захлопнул, однако удар у него получился вполне убедительный.
Мама, слегка пошатываясь, возвратилась на тротуар. Казалось, высокие каблуки ее ботиночек вдруг стали мешать маме сохранять равновесие. А возвратившись, уселась на бордюрный камень — у всех на виду. Я готов был провалиться сквозь плиты тротуара и навсегда исчезнуть в подземном мире.
— Мама? — решился спросить я. — Когда мы домой пойдем?
Она не поднялась на ноги. Вместо этого она разрыдалась, как маленькая. Ревела во весь голос, да еще и подвывала. Щеки ее покраснели, припухли, слезы катились по лицу и срывались с подбородка, верхнюю губу покрыла влага, до ужаса напоминавшая сопли. Плакала она очень громко. Я стоял рядом с ней, беспомощный, сжимавший в кулаках перевязь «ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ ПРАВО ДЛЯ ЖЕНЩИН». Чтобы поднять маму с тротуара, мне просто-напросто не хватило бы мускульной силы — даже одну ее одежду, без тела внутри, я и то не смог бы поднять. Я оглядывался но сторонам, наполовину надеясь, что ни одна живая душа не увидит маминых страданий, а наполовину — что какие-нибудь сострадательные лондонцы поспешат ей на помощь. А увидел, довольно далеко от нас, старую леди с таксой, уходившую в противоположную от нашей сторону. Увидел, как по другую сторону Чепстоу-Виллас задергивают на одном из окон шторы. Мама продолжала реветь.
Спасение снова явилось к нам словно бы чудом. И снова в виде кеба. Но не запряженного лошадью, а моторизованного. Иными словами, в виде автомобиля. В те дни они уже не были большой редкостью (та же Фелисити Браун приехала к нам в одном из них), однако принадлежали людям, считавшим поломки особого рода развлечением и никуда, строго говоря, не спешившим. Для серьезных поездок нормой все еще оставались конные экипажи. И тем не менее, рядом с моей сотрясаемой рыданиями матерью остановился поблескивающий, цвета зеленого гороха, моторный кеб, с витиеватой надписью «Кенсинггонская компания „Такси ДеЛюкс“» на боку.
— Могу я чем-то помочь вам, мадам? — поинтересовался шофер.
— Поезжайте, — крикнула мама.
— Великолепная мысль, мадам, —
— Никуда, — ответила мама.
— Мам, — вмешался я. — Нам же домой нужно. Папа будет волноваться. И тетушка Примула тоже.
— Весьма справедливо, весьма, — весело подхватил шофер. — Подумайте о бедной тетушке Примуле. А ну как она от таких треволнений сляжет.
Мама против воли своей засмеялась. Потом достала носовой платок, высморкалась и сказала:
— Блумсбери.
— — Ой-ёй-ёй! — поморщился шофер. — А вот это задачка не из простых.
Лицо мамы посерьезнело, она уже успокоилась.
— Почему? Вашему мотору такой путь не под силу?
Водитель горделиво похлопал рукой по рулю:
— Пятнадцать лошадиных сил, мадам. Это авто довезет вас хоть на край света, хватило бы горючего.
— С нас довольно будет и Блумсбери.
— Вам ведь известно, что сегодня происходит какое-то шествие, не так ли, мадам? Там сейчас все вверх тормашками.
— Да, известно, — ответила, вставая, мама.
И принялась отряхивать свое кошмарное торбяное пальто. На черной ткани пыль бросается в глаза с особенной силой. Водитель авто выскочил из него наружу, чтобы усадить нас на обтянутое плюшем сиденье. Мотор урчал, пронизывая ощутимой дрожью пол, сиденья — в общем, все. Смешанный запах кожи, новизны, моторного масла казался мне ароматом экзотических духов.
— Придется ехать длинным окружным путем, — сказал, усевшись за руль, таксист.
Глаза у меня уже совсем вылезли из орбит. На приборной панели виднелись всякие кнопки, шарообразные ручки. В нее была также вделана какая-то смахивавшая на часы измерительная шкала. С ума можно сойти!
— Пусть так, — ответила мама.
Она уже выглядела полностью пришедшей в себя. Веки еще оставались красными, но в остальном мама стала в точности той женщиной, какая мне требовалась.
— Я думаю так, — сказал таксист. — Сейчас мы покатим прямиком к Паддингтону, потом в Марилебон, в Юстон, а уж оттуда рванем в Блумсбери.
— Как хотите, — вздохнула, откидывая на спинку сиденья голову, мама.
Спустя еще пару минут он спросил:
— А если точно, то куда вам?
Мама не ответила. Дышала она уже медленно, размеренно, и светлые пушистые волосы ее спадали на закрытые глаза.
— Так какая улица в Блумсбери вам требуется, мадам? — снова спросил, на сей раз погромче, таксист.
Я покашлял, надеясь, что это разбудит маму. А после сказал:
— Колторп-стрит.
— Будет сделано, сэр, — отозвался таксист.
До той минуты меня еще ни разу «сэром» не называли. И я исполнился такой гордости, какую прежде и вообразить-то не смог бы. Отныне, что бы со мной ни случилось, я буду расхаживать но начальной школе Торрингтона с высоко поднятой головой.
Вот, по сути дела, и все, что я могу рассказать. Остаток того дня в моей памяти смазался. Думаю, возвращение в Блумсбери заняло немалое время, возможно, я даже завел с водителем разговор — о трехцилиндровых двигателях или еще о чем-то подобном. А может быть, мне это всего лишь причудилось. Год 1908-й вдруг начал казаться мне очень далеким, да, собственно, такой он есть. Некоторым из здешних сестер и высадка человека на Луну представляется древней историей.