Яблони на Марсе
Шрифт:
Оглушительный вывод, но не очень привлекательный. Вспоминается научно-популярный фильм: показательная птицеферма, громадные постройки, где буквально крыло к крылу теснится несметное количество кур, продирающихся к медленно ползущей ленте конвейера с зерном…
А что, если наш среднестатистический гражданин захочет растительную диету сменить на мясную (не одной картошкой жив человек!), потребует фруктов… Да и одеть его не мешает — даешь площади под хлопок, лен! — вот и выходит, что среднеплодородной землицы потребуется уже гораздо больше. Накинем сюда еще гектары, занятые под дороги, города, аэродромы. Проявив человеколюбие, допустим также, что у среднестатистического гражданина есть душа, требующая отдыха на лоне природы: рыбалка
А конечный итог расчетов ученого таков: в некоем идеальном случае на Земле могут жить 60–80 миллиардов человек. Это не так мало, но и не так много — народонаселение Земли удваивается примерно каждые 30 лет: человечество вскоре может подойти к лимитной черте.
Кроме того, сейчас трудно представить себе потребности и запросы человека завтрашнего дня. Да и что такое природное равновесие, мы пока плохо понимаем: возможно, непроходимые заросли джунглей, тундра и бесплодные пустыни — все это очень необходимо планете. И уж во всяком случае никак нельзя представлять ее себе каким-то одним сплошным огородом!
Итак, чтобы прокормить человечество, земли пока хватает. Однако размеры планеты оказались не столь уж и велики. В СССР на душу населения в 1955 году приходилось 1,2 гектара пашни, что-то около футбольного поля по площади, в 1970-м — 0,92, в 1981-м — только 0,82, а ведь страна наша имеет самую обширную территорию: шестая часть суши! Поэтому лучше уповать не на освоение новых земель, а на увеличение урожаев.
«Земля-тарелка: что положишь, то и возьмешь» (Владимир Даль. Пословицы русского народа). Эта простая истина стала очевидной не сразу. Вряд ли индейцы Америки, которые клали несколько рыбьих голов на каждый холмик, засеянный несколькими зернами кукурузы, имели хоть какое-то представление об агрохимии. Но уже в средние века в Европе для поднятия плодородия почвы использовали навоз животных. Он тогда был главным продуктом животноводства! А производство мяса — делом побочным. Об этом свидетельствовало, в частности, незначительное отличие цен на мясо и зерно.
Подлинный переворот в сельском хозяйстве произошел в 1840 году. Тогда немецкий химик Юстус Либих (1803–1873), опубликовав книгу «Химия в приложении к земледелию», создал теорию минерального питания растений. Тем самым ученый опроверг господствовавшую до него гумусовую теорию, утверждавшую, что растения питаются непосредственно перегноем — гумусом.
Растениям необходимы лишь вода и минеральные соли, учил Либих. Используя вместо навоза химикалии, возвратив пашне потерянные ею, вынесенные с урожаем минеральные вещества («закон возврата»), можно резко увеличить урожаи.
Но по-настоящему химическая революция совершилась в сельском хозяйстве примерно в середине нашего века, когда началось массовое применение химических удобрений и химических же средств для борьбы с сорняками, с вредителями и болезнями растений.
И замелькали дотоле непривычные слова: пестициды (точный перевод этого слова с латыни — «убивающий заразу»), гербициды (убивающие траву), инсектициды (убивающие насекомых), зооциды, фунгициды, репелленты (отпугивающие насекомых), аттрактанты (привлекающие их), всевозможные протравы для семян, хемостерилизаторы, дефолианты, регуляторы роста. Отметим: все это — новейшее завоевание химии. Так, первый гербицид — 2,4-дихлорфеноксиуксусная кислота, сокращенно 2,4-Д, был получен в 1941 году. В наши дни с его помощью уничтожают сорняки в посевах пшеницы, овса, ячменя.
Химики вложили в руки земледельца
Конечно, гербициды избирательного действия отличают «своих» (культурные растения) от «чужих» (сорняки), но как непросто тут выбрать правильную дозировку, учесть все последствия. Сколько надо проявить осторожности, мудрости! Ведь нарушить природное экологическое равновесие очень легко. И тогда некоторые насекомые или клещи, прежде малозаметные, могут превратиться в опасных вредителей.
А побочные действия пестицидов? Какие, казалось, надежды сулило первое успешное применение печально известного препарата ДДТ. Какой был бум! Однако изумление перед мощью этого средства вскоре сменило радужную окраску на трагическую. Уносимый талой и дождевой водой с полей, ДДТ скапливался в водоемах, отравляя там все живое, а оттуда проникал вместе с рыбой и птицей в пищу жителей окрестных мест. Оборотистые дельцы на Западе давно уже смекнули, что к чему, и пустили в продажу биологически чистую пищу. Ее получают на фермах без использования минеральных удобрений и пестицидов. Стоит она гораздо дороже.
Химики были вынуждены снова взяться за дело. Теперь они пытаются создать пестициды, четвертое их поколение, безвредные для животных и человека. Тут есть и большие успехи и немалые, понятно, трудности.
Массированное использование в сельском хозяйстве химических средств себя оправдало: урожаи возросли. А еще выше они поднялись, когда химики заключили союз с селекционерами.
Американцы считают, что сельское хозяйство США ныне подошло к рубежу третьей в XX веке революции. Первая (1920–1950) стала результатом широкой механизации, когда фермеры перешли от использования мускульной силы животных к использованию энергии машин. Производительность труда возросла еще больше в период второй революции (1950–1980), когда была проведена химизация сельского хозяйства. Сейчас же, считается, настала очередь для третьей — генетической — революции (этой теме будут посвящены главы 8–11).
Но в развивающихся странах чаще произносят другие слова: там говорят про зеленую революцию. Началась она в Мексике, в 40-х годах. В стране ощущались трудности с пшеницей. Урожаи — в среднем 7 центнеров с гектара — были низки: более половины потребного зерна приходилось ввозить из-за границы. И возникла мысль поправить положение за счет выведения новых, более урожайных сортов.
Пшеничный переворот, зеленая революция — эти названия неразрывно связаны с именем теперь всемирно известного американского селекционера Нормана Борлауга, удостоенного в 1970 году Нобелевской премии за создание высокопродуктивных карликовых, неполегающих пшениц, занимающих в настоящее время огромные площади во многих странах мира.
Успех увенчал работу, которая шла в течение последних 25 лет в Международном центре по улучшению пшениц, риса, кукурузы и ячменя в Мексике. Ученые были поставлены в довольно жесткие условия. Исследования, не относящиеся к делу, не поощрялись. Как только появлялись хорошие результаты, их тут же передавали практикам. «Мы никогда не дожидались совершенства сортов или методов, — писал впоследствии Борлауг, — а каждый год брали лучшее из того, что есть…»
И вот во многих густонаселенных странах Америки, Африки и Азии, странах, казалось, обреченных на массовый голод, урожаи зерновых резко пошли вверх. А Мексика начиная с 1956 года стала обеспечивать себя пшеницей. Урожаи тут поднялись до 30–40 центнеров с гектара. 45–50 центнеров стали давать поля Индии и Пакистана.