Ячейка 21
Шрифт:
А через несколько секунд она услышала телефон. Стационарный телефон, который висел на стене в средней комнате, всего в паре шагов от мертвеца на каталке. Она торопливо зашагала по каменному полу мимо холодильников и распахнула серую железную дверь. Кажется, было четыре звонка. Может, пять.
Она подняла трубку и молча ждала, когда с ней заговорят. Действие морфина подходило к концу, и боль накатывала на нее с новой силой. Шевелиться было трудно, а ведь скоро будет еще хуже.
Через мгновение она поняла, что слышит русскую речь. Он говорил по-русски, она этого не ожидала.
– Меня зовут Бенгт Нордвалль. Я полицейский.
Она сглотнула. Она надеялась на это, но сейчас ей просто не верилось, что произошло именно то, на что она и рассчитывала.
– Вы вызвали меня сюда.
– Да.
– Лидия, так? Насколько я слышал…
Но тут она прервала его, постучав пальцем по трубке, и сама заговорила громким голосом:
– Почему вы отключили телефоны?
– Мы…
Она постучала снова, еще сильнее.
– Вы мне можете звонить, а я вам нет. Я хочу знать почему.
Он помедлил немного, она поняла, что он повернулся к обступившим его коллегам и что-то обсуждал с ними. Правда, беззвучно, видимо, жестами.
– Я не знаю, о чем вы говорите. Мы не отключали никаких телефонов. Мы только освободили большую часть больницы, эвакуировали пациентов и персонал. Но телефоны мы не отключали.
– Объясните получше.
– Лидия, мы эвакуировали людей, в том числе и оттуда, где коммутатор. Я думаю, именно поэтому ваш телефон…
– Не телефон! Телефоны! Оба! Вы что, меня за дуру держите? Тупая проститутка из совка? Я знаю, как телефон работает. А вы знаете теперь, что я покалечу их, не раздумывая. Так что хватит чепуху молоть! Пять минут. Ровно пять минут с этого момента – и чтобы по телефонам можно было звонить отсюда тоже. Иначе буду стрелять. И теперь уже не по ногам.
– Лидия, мы…
– И не вздумайте штурмовать. Иначе все взлетит на воздух – и заложники, и вся ваша больница.
Он снова помолчал. Опять совещался с коллегами. Потом откашлялся.
– Если мы наладим телефоны. Что мы получим?
– Получите? Вы не получите. Не получите мертвого заложника. У вас еще четыре минуты пятнадцать секунд.
Эверт Гренс слышал этот разговор от первого до последнего слова. Эдвардсон все перевел. Он снял с себя наушники, положил их на стол между Свеном Сундквистом и Херманссон. Затем взял свой стаканчик, допил остывший кофе и произнес:
– Ну. Что скажете?
Он обвел взглядом Свена, Херманссон, Эдвардсона и Бенгта Нордвалля.
– Что скажете? Блефует?
Йон Эдвардсон был одет точно так же, как и его подчиненные, снова занимавшие свои места в коридоре вокруг морга: черные кожаные ботинки, камуфляжные брюки с четырехугольными карманами и две серые куртки – сначала специальная, с множеством карманов для боеприпасов, а сверху – вторая, с нашитыми пластинками из пуленепробиваемого металла. К тому же в комнате было жарко, так что пот с Эдвардсона тек ручьем, лоб блестел, а под мышками расплывались два темных пятна.
– Она дала понять, что готова стрелять в заложников.
– Но может, она блефует?
– А зачем?
– Но почему она так легко играет этим преимуществом?
– А она ничем не рискует. Пристрелит одного – так у нее еще трое останутся.
Гренс взглянул на Эдвардсона и покачал головой:
– На хрена она потащила заложников в морг? Ни окон, никаких других путей к отступлению. Какая разница, скольких она пристрелит? Так и так мы ее схватим на выходе. Или это, или пуля снайпера. И она наверняка знала об этом с самого начала. Вот чего я не понимаю.
Херманссон молча сидела на своем месте – посреди комнаты у каталки. Эверт заметил, что за это время она обронила всего несколько слов. То ли вообще была неразговорчива, то ли неловко себя чувствовала в мужской компании.
Но тут она поднялась со стула:
– Есть и другой вариант.
Гренсу нравился ее сконский выговор. Весомый такой, серьезный, он вызывал у него доверие – так бы и слушал.
– Что вы имеете в виду?
Она помедлила, как бы взвешивая свою мысль – все ли она обдумала до конца. Она была уверена в себе, но не вполне: присмотревшись повнимательнее, Эверт заметил какое-то легкое колебание. Как будто опасалась, что они не отнесутся к ее словам с должной серьезностью: все-таки мужчины. В их обществе она немного чувствовала себя маленькой девочкой.
– У нее серьезные травмы. Ей больно. Она долго не протянет. Но я не думаю, что она рассуждает как мы с вами. Она уже переступила грань. И возможно, совершила такое, во что и сама не верила. Не верила, что сможет это сделать. Я думаю, она себя приговорила. Уверена, она и не собирается выходить из морга.
Эверт Гренс замер. А это с ним случалось редко, обычно он беспрестанно двигался, грузно расхаживал по комнате. Даже когда сидел, он все равно был в движении: жестикулировал, машинально притопывал ногой или пожимал плечами. Замирать – это совсем на него не похоже.
Но теперь…
Херманссон только что сказала то, что следовало бы понять ему самому.
Несколько раз глубоко вздохнув, он снова пришел в движение и заходил по комнате.
– Бенгт.
Бенгт Нордвалль стоял, прислонившись к дверному косяку.
– Бенгт, давай позвони-ка ей опять.
– Прямо сейчас?
– Да. Думаю, нам надо спешить.
Бенгт Нордвалль оставил в покое косяк, быстро подошел к столу с телефоном, стоявшему посреди комнаты. Даже не присаживаясь, экономя каждую секунду, он быстро набрал номер. Чувство безысходности охватило его, как тогда в саду, когда он не мог отделаться от кровавых картин, мелькавших перед глазами.
Он знал, кто она.
Он знал это уже тогда, когда стоял у двери квартиры на улице Вёлунда.
Его все сильнее охватывало чувство страха и омерзения.
Бенгт Нордвалль скользнул взглядом по висевшей на стене бумажке с телефоном. Повернулся к Эверту, подождал, пока тот наденет наушники.
Затем набрал номер. Восемь гудков. Никакого ответа.
Он посмотрел на стену – там рядом висела такая же бумажка с номером мобильного телефона.
Снова набрал номер. Восемь-десять-двенадцать гудков. Ничего.