Ячейка 402
Шрифт:
Он вздохнул, как вздыхают, разговаривая с трудными подростками.
– Ладно, давай, заходи. Только не слишком долго, о’кей, у меня тут… Ты в следующий раз звони, если надумаешь!
Сделала шаг, но снова стала, потому что проход между Сергеем и дверью в комнату был ей слишком узок. Посмотрела долгим взглядом на телевизор, узнала в клоуне известного телеведущего, отдавая себе полный отчёт в том, что провалилась. Он не хочет её оставить себе, это видно, это ясно, но что делать, что делать дальше, что говорить? Сергей был так же красив, как в её памяти.
– Ты знаешь,
– Мне скучно у них, – нетерпеливо оборвал мысль.
– Я тоже у них не бываю, я просто подумала. Знаешь, что я подумала?
– Слушай, может, ты сразу скажешь, чего ты хочешь? Если просто потрепаться, то… Как-нибудь в другой раз, о’кей?
Сказала то, для чего никак не могла найти подходящего места среди фраз:
– Я люблю тебя.
Говорил только телевизор. Ноги дрожали, как остановить их… Ждала ответа. Стена отбрасывала тень на него, лицо было скрыто, светились только глаза и зубы, когда ухмыльнулся:
– И что я должен на это ответить? Ну знаешь, Аня, но…
– Я не знаю. Хоть что-нибудь.
Он неслышно выматерился. Губа его дёрнулась, он сказал:
– Слушай, Анюта. Я не думал, что ты так серьёзно воспримешь… Без истерик, да? Ну, выпили… Я думал, ты тоже…
– Нет-нет, успокойся, я тоже, – она засмеялась неестественно. – Я пошутила, я всё правильно поняла… никаких истерик.
Дорога к семейному счастью. Решаешься пойти к понравившемуся мужчине. Говоришь – я люблю тебя. И живёшь долго и счастливо. Она думала – она останется у него. На этот день и навсегда. У него другие планы. Прекрасно. Великолепно. Самое время сказать главное. Просить главного. Ноги всё дрожали.
– Ты не думай, мы же цивилизованные люди, это просто… вырвалось. Может, пройдём в комнату? Ну хоть четверть часа у тебя найдётся? Я просто хотела ещё с тобой одно дело обсудить, мелочь для тебя, но мне, знаешь, стоя…
– Четверть найдётся. Слышь, Аня, я против тебя ничего не имею, но ко мне должны прийти по важному делу.
– Ты с кем-то… если к тебе женщина должна прийти, ведь она же… она поймёт, я скажу, что я случайно зашла.
– Какая женщина! Это важный для меня разговор. Так что давай, Анют, выкладывай, чего ты там хотела… Может, у этих твоих… Сорокиных ещё свидимся.
– Да не хожу я ни к каким Сорокиным! – выкрикнула и тут же успокоилась – без истерик, просил он, и почти обрадовалась, подумав о своей странной просьбе. Ну вернётся – ну и что? Всё будет по-другому. А значит, всё равно, что не вернётся. – Извини. Маленькая просьба – тебе это ничего не будет стоить, и потом… Я совершенно не буду тебе мешать, ничего, никаких претензий. Мы и не увидимся больше… Наверно. По крайней мере заходить больше не буду, – усмехнулась.
– Какие претензии, золотая моя, ты о чём?
– Спокойно – я же говорю, это тебе ничего не будет стоить, совсем.
– Ты чё, беременная? – Лицо его неприятно скривилось.
– Нет, но…
– Но не бывает, или да, или нет.
– Но я хочу. В смысле, хочу иметь ребёнка. Всё равно я ещё тогда
– Вот и решай свои делишки сама. Ладушки?
– Но я же хочу! Тебе какая разница, а?
– По-моему, хочешь ты просто ещё раз трахнуться со мной.
– Заткнись! Скотина.
Они молча смотрели друг на друга, он – с вынужденной иронией, она – с непониманием, и снова слышалось из комнаты: «…нашему жюри… Да, номер был сложен, но не всё удалось, да, к сожалению, не всё удалось Валерию. Почему вы поставили восемь?.. Для начала я скажу, что я по-настоящему восхищаюсь Валерием. Подготовить такой номер за две недели, это практически нереально, понимаете, я это как профессионал говорю. Но всё-таки… Ну вот не хватило, видимо…»
– Что же мне теперь делать? – удивлённо увидела своё отражение в мутном зеркале на стене. Ничего похожего на то, что нужно такому мужчине.
– Откуда я знаю, Аня, что тебе делать, это твоё дело, мне ещё переодеться надо, так что… Давай, может, свидимся, – он спешил закрыть дверь.
– А всё-таки ты неправ, – сказала совсем спокойно. – До свидания.
– До свидания.
Дверь закрылась с щелчком за спиной. Всё не так. Сердце колотилось, дыхание заклинивало в горле. Подступающий плач, который пыталась не выпустить, закрывал проход воздуху. Красный цвет пятнами уходил с лица, оно становилось бледным и пустым, и только вокруг глаз ещё горело.
Сбежав по тусклой лестнице, Анна направилась в первую попавшуюся аптеку, на красный крест, бьющий в глаза среди серых домов. Попросила валерьянку в таблетках, но в таблетках не было, дали в каплях. Как пить капли на улице? Кинула бутылочку в сумку. Валерьянка запала во внутренний кармашек. Вытащила, кинула на самое дно, и забулькало тихо, болтаясь в пустоте. В аптеке отдала последнюю мелочь из кармана. У неё не было денег на дорогу домой, теперь на самом деле.
Без сил села на лавочку перед качелями. Катались две девочки, в салатовом и ярко-розовом. Мамочки на каблуках усаживали, раскачивали, о чём-то болтали между собой. И напряжение спало. Жизнь оказалась такой простой. Простота доканывает. Тушь расползалась по лицу. Тошнотворный процесс. Анна была обижена скорее на Бога, чем на Сергея. Ведь ходила же в храм. Но она не думала больше о самоубийстве – предпринимать не хотелось ничего. Хотелось поспать – чем дольше, тем лучше. До конца света.
Нужно было возвращаться. Сколько может занять пешее возвращение в ее съемную комнатку? Три часа? Пять? Два дня? Тысячу лет? Она не разбиралась в километрах… Всё равно, лучше чем прятаться от толстых кондукторш. Шла, не задумываясь, добивая камнями последние туфли на каблуке, чёрные. Незнакомые дома, чужие дети, столько улиц в городе. Она не знала. Плакала против воли, без звука и вкуса, не отдавая себе отчёта. Шла уже долго, когда поняла, что её второй раз окликают по имени. «Анна!» Остановилась.