Яд Борджиа [Злой гений коварства]

Линдау Мартин

– С какой стати обманывать мне вас на словах? – возразил Альфонсо. – Ведь мне достаточно возвысить голос, чтобы вас схватили и чтобы вы очутились во власти своих заклятых врагов! Но, когда я публично заклеймлю Лукрецию, неужели вы все-таки не измените своего решения соединить старинную славу своего имени с ее позором?

– Неужели мне могут приписывать такое недостойное безумие? – воскликнул Орсини. – Я хотел выждать завтра вашего предложения и согласия папы, чтобы разоблачить вероломное поведение Лукреции, а затем покинуть Рим и решительным шагом снова восстановить наш союз... А Реджинальд оставался у изменницы Борджиа!

– Ну, а если так, то мы дадим взаимную клятву

мести! – сказал Альфонсо, сверкая от ярости глазами. – Действительно, в виду опасного положения дел Борджиа Лукреция, должно быть, помышляет о том, чтобы запугиванием и ласками склонить меня к измене моим повелителям или, если я в состоянии доказать ее непорочность, воспользоваться данным мне полномочием просить ее руки. Скажите, зачем пожелала она поговорить со мною об этом деле наедине, зачем согласилась со мною, когда я, смутно намекнув на боязнь шпионства, осмелился высказать просьбу, чтобы наш разговор, если можно, происходил ночью и без свидетелей? Зачем Лукреция обещала, что Фаустина проведет меня к ней в комнату в такой час, когда нам нечего бояться нескромных ушей?

– А, это было в тот момент, когда она покраснела и кинула на вас пламенный взор, – пробормотал Орсини, оправляясь от потрясения, вызванного словами Альфонсо.

– Но, будь что будет, я пойду, – продолжал иоаннит, – я хочу воочию убедиться в ее низости, потому что все прочее могло бы оказаться обманчивым. Не смотрите на меня так свирепо! Клянусь, я иду лишь с намерением усилить свое презрение, чтобы оттолкнуть от себя ее – красавицу Борджиа – даже в тот момент, когда она унизится до того, что станет задабривать меня, когда она будет заранее уверена в своей победе. Именно с этой целью я прикинулся сегодня, будто поддался ее чарам.

Его речь прервал едкий смех Орсини, и затем, внезапно перейдя к серьезности, Паоло заговорил опять:

– И неужели вы действительно воображаете, что один среди всех прочих ее людей можете похвастаться такою сверхъестественной стойкостью? Или вы надеетесь уйти живым из Рима после того, как нанесете женщине, да еще Борджиа, столь тяжкое оскорбление?

– На что осмелится она посягнуть, когда у меня в руках такая тайна? – краснея возразил иоаннит. – А искус я уже выдержал. Вдобавок Лукреция обманула и своего отца, так что не решится принести ему жалобу на меня. В худшем случае она пощадит меня до завтрашней аудиенции. А теперь потолкуем о мщении. Если вы обещаете мне свою могущественную защиту для того, чтобы я мог покинуть этот дворец и Рим, то завтра я публично объясню настоящую цель своей миссии и скажу, что я достиг ее, открыв страсть Лукреции к Лебофору. Этим я нерасторжимо заключу ваш союз с могущественным государем Феррары.

– Доставьте мне это мщение и берите за него все, что я имею, даже мою жизнь! – в порыве ярости воскликнул Орсини. – И для того, чтобы ваши повелители не обвинили вас в необдуманной поспешности, узнайте, какого рода планы построены родом Борджиа относительно Феррары.

И в пылу разыгравшихся страстей Орсини открыл заговор против Феррары, в который вовлек его Цезарь своими вероломными клятвами. Эти неизвестные ему факты утвердили Альфонсо во мнении, что для него было бы выгодно довести до явного разрыва между его врагами, так как всякая надежда на супружество с Лукрецией исчезла. Он возобновил свои обязательства и привел столько новых доказательств, что в душе Паоло не осталось больше никакого сомнения. Кроме того, он знал, что Альфонсо не мог избегнуть мести Цезаря после открытия, вызванного любовным напитком. Они расстались со взаимными клятвами неизменно выполнить свой договор.

ГЛАВА IX

Приближалась

полночь. Альфонсо сидел один в комнате дворца Лукреции. Фаустина привела его туда и удалилась, чтобы доложить своей госпоже о приходе посетителя. Альфонсо находился в комнате, называемой «каприччио мацама». Любовь и роскошь применили здесь все свои силы, чтобы украсить это святилище, казавшееся созданием волшебниц. Стены были украшены красочными арабесками, с террасы под окнами доносился аромат цветов. Кроме яркого лунного сияния, смягченного шелковыми занавесами, свет получался от прекрасной мраморной группы, представлявшей Психею, нашедшую спящего Амура. Повсюду виднелись принадлежности женских рукоделий или утонченных занятий Лукреции: тут были позолоченное веретено, драгоценные вышивки, ноты, музыкальные инструменты, рукописи с прелестнейшими миниатюрами. Тишина ночи, мелодичный плеск фонтана вдали, сочетавшийся с голосами бесчисленных соловьев, мечтательный лунный свет, таинственный шепот листьев в метком воздухе – все это затрагивало нежнейшие струны любви и желания в груди Альфонсо. Но даже в такой соблазнительной обстановке тревога и ярость, казалось, с каждой минутой только сильнее овладевали им, и все его помыслы сосредоточились наконец, на мрачной решимости отомстить ненавистной женщине, чтобы навсегда избавиться от жестокой ревности, державшей его душу, вырвать красавицу Лукрецию из объятий счастливого соперника, даже обречь ее на смерть. Эти черные думы обуревали принца, когда отворилась дверь, и в комнату вошла Лукреция в сопровождении Фаустины.

Альфонсо, ожидавший встретить ее в ослепительном наряде, был невольно обезоружен при виде соблазнительно-скромного белого платья и бледности ее прекрасного лица, которое лишь слегка заалело, когда она почувствовала устремленный на нее взор рыцаря. Ее глаза оставались потупленными, а на их длинных ресницах трепетали слезы. Но ее голос дрожал от волнения, когда она перебила смущенное приветствие посетителя и приказала своей кормилице удалиться, чтобы ее гость мог без стеснения высказать волю своего повелителя.

С улыбкой, не выражавшей особенной благосклонности к рыцарю, Фаустина повиновалась, однако не затворила за собою двери, из которой открывался вид на анфиладу комнат. Смежная комната была та самая, где Альфонсо видел раньше потолок с изображением Авроры, встречающей Ночь. Его взоры обратились тогда снова к Лукреции, и он едва сдерживал свою страсть. Между тем, молодая женщина следила глазами за фигурой удалявшейся кормилицы. Когда же та исчезла в отдаленной прихожей со своей лампой, она сказала:

– Фаустина будет наблюдать, чтобы не поднялась тревога из-за необычного часа этой аудиенции. Садитесь, прошу вас.

Лукреция указала рыцарю на место, довольно далекое от дивана, на который села сама, причем приняла позу скорее королевы, собирающейся выслушать просителя, чем женщины, оказавшей опасное снисхождение влюбленному. Альфонсо, успев оправиться от своего первоначального замешательства, поблагодарил ее низким поклоном, но остался на своем прежнем месте, гораздо ближе указанного ему.

Протекло несколько секунд смущенного молчания. Принц, мучимый ревностью, не решался начать разговор, так что Лукреция заговорила сама.

– Вы пожелали, чтобы ваша аудиенция была тайной, – сказала она, – и я согласилась на это, зная, что ваши настоящие побуждения и ваша миссия совершенно противоречат тому, о чем думает папа, и что ожидает он завтра услышать от вас. Я не забываю, что обязана вам жизнью, и хотела бы воздать вам тем же, а потому прошу вас принять средства к безотлагательному бегству, которые я приготовила и отдаю в ваши руки.