Яд Борджиа [Злой гений коварства]

Линдау Мартин

Орсини на эту милостивую речь ответил с подобающим смирением и благодарностью и, испросив затем позволение представить его святейшеству одного из своих спасателей, знаком пригласил Реджинальда. Юный рыцарь с безмолвным благоговением последовал этому приглашению.

– Мы слышали, что то был рыцарь святого Гроба Господня, а это не он, – милостиво сказал папа. – Подойди ближе, юноша, и прими благословение Неба за христианское деяние!

– Святейший отец, я недостоин его! – смиренно преклонив колени, ответил Реджинальд.

– Тем

достойнее, если ты так думаешь. Или ты только так говоришь? Но в твоем выговоре есть что-то заморское! Он, может быть, – твой земляк, Бурчардо?

– Я не знаю, считать ли его саксонцем или французом. Мне думается, святой отец, он – ни рыба, ни мясо, – ответил церемониймейстер.

– Более рыба, так как я – англичанин, – сказал Реджинальд, причем его бойкость снова вернулась к нему.

– Ха, а что поделывает ваш король? – воскликнул папа. – Может быть, на этот святой праздник ты явился от него с каким-нибудь поручением? Поистине я боюсь, что неизмеримые сокровища, собранные им, словно свинцовая гора, лягут на его мятежную душу.

– Рыцарь приехал из Феррары, святой отец, где он долго пробыл, – заметил с ударением герцог.

– Из Феррары? Как поживает добрый герцог? – спросил папа, внезапно переменив тон. – Мне думается, что раз он исторг у святого престола все свои города и земли, он мог бы почтить нас особым посольством.

– Да вот здесь имеется мессир Пьеро Бембо, – внезапно оборачиваясь, сказал Цезарь, и указал на священника, который полагал, что в толпе его не заметят. – Может быть, он уполномочен на такое поручение.

– Святейший отец, – испуганно произнес Бембо, – покорность моего повелителя вашему святейшеству так совершенна, что лишнее подтверждение ее могло бы возбудить такое же подозрение, как если бы какой-нибудь ювелир, продавая бриллиант, стал уверять, что в нем нет ни единого пузырька.

– Мессир Бембо, вы – поэт и итальянец, я же – человек простой и прирожденный арагонец, – резко произнес Александр, глубоко презиравший итальянцев. – Но мы слышали, что вас сопровождал синьор Вителлоццо ди Кастелло. Где же он?

– Он явился с тысячью ландскнехтов, чтобы получить от вас отпущение в своих грехах, – заметил с особенным ударением Цезарь. – И они принудили меня занять замок Святого Ангела моей гвардией и вывести оттуда швейцарцев и гасконцев.

– Что вы говорите? – воскликнул Александр, по-видимому, неприятно пораженный этим известием.

– Немцы – гордые люди. Вителлоццо не мог заставить их склонить свои знамена перед знаменами швейцарцев, а эти грозили нам, что будут стрелять в нас, – поспешно заявил Орсини.

– Как, и мои швейцарцы поднимают мятеж? Где Перлингер? – спросил Александр, и его мрачный взор предвещал бурю.

– Я сместил этого раба, – быстро ответил герцог, – он принадлежал к числу грабителей... в войске кривоногого короля Карла, хотел я сказать.

– Так, значит, вы не слышали, что я дал ему и его товарищам полнейшее

прощение? – сказал папа.

– Может быть к лучшему, что так случилось. В эти дни замок Святого Ангела должен быть в верных руках! – со значительным взглядом проговорил герцог. – И если припомнить странные слова, брошенные им в лагере у Фаэнцы, то, кажется, будет лучше, если он останется по ту сторону реки.

– Да ведь не сам Вителлоццо произнес эти грозные слова, а его горячность, святой отец, и крепкое вино, полный шлем которого он только что осушил тогда, – быстро вмешался герцог Гравина.

– Господа Орсини действительно – достоверные свидетели, они все были при этом. Вителлоццо выразил надежду низвергнуть ваше святейшество с престола святого Петра! – примирительным тоном произнес Цезарь.

– Ну, оставим это! – сказал папа. – А теперь, сын мой, поспеши вознести мольбы у престола святого Петра!

– Прежде, я думаю, необходимо, чтобы Орсини заставили своих друзей отойти от замка Святого Ангела, а я позабочусь о размещении своих войск. В противном случае может произойти несчастье, – сказал герцог.

– У вас много войска, Цезарь? – с видимым беспокойством спросил папа. – Мы просили вас не слишком переполнять город в эти дни, мы и без того вынуждены открыть свои старые запасные магазины, чтобы верующим в стране обетованной не было недостатка в пище и питье.

– Это главным образом вельможи из Кампаньи со своими свитами и отряд честных каталонцев, – равнодушно промолвил Цезарь.

– Послушайте, герцог, – после небольшого размышления начал папа, – мы не желаем, чтобы войска были размещены по эту сторону Тибра, и во избежание столкновений отзовем швейцарцев в Ватикан. Об остальном же кардинал Сиенский сговорится с вами.

Герцог поклонился с насмешливой улыбкой.

– Меня радует, – сказал он, принимая огорченное выражение, – что ваше святейшество дает мне в сотрудники человека, честность и прямота которого могут противостоять всем благам, какими дьявол искушал нашего Господа. Действительно, больно карать изменников. У меня до сих пор сердце кровью обливается при мысли о черной неблагодарности и измене, которые я должен был наказать в доне Ремиро, подесте, которого ваше святейшество, святая коллегия и я сам облекли высоким доверием!

– Что с ним случилось? – побледнев, воскликнул папа.

– Он осужден и четвертован, вернее, перепилен пополам, – спокойно ответил Цезарь. – Подробности же его измены я должен отложить до тайной аудиенции у вашего святейшества.

Папа был очевидно ошеломлен известием, но не выдавал волновавших его чувств.

– Такой случай не терпит отлагательства, и мы немедленно желаем выслушать ваши основания. А вы, синьор Паоло, можете тем временем возвратиться к себе и позаботиться о предотвращении всякого возмущения, приказав швейцарцам явиться сюда, и заставить Вителли вернуться со своими немцами в свой лагерь.