Яд Борджиа [Злой гений коварства]

Линдау Мартин

– Что вы говорите, отче? – воскликнула Лукреция, густо краснея, – Ваш гнев лучше всего доказывает мой позор. Поверьте, что я еще не совсем потеряла стыд. Я отважилась на этот поцелуй только в глубокой темноте. О, если бы вы знали, как я наказана за свой поступок! Этот рыцарь святого Иоанна перед всем двором насмеялся надо мной, рассказав, что произошло в гроте Эгерии.

– Нельзя верить твоим словам, лживая женщина. Как могла ты поцеловать его в лоб, когда он выше тебя? Он, значит, наклонился?

– Разве

я сказала «в лоб»? Я хотела сказать «в губы». Я, собственно, намеревалась поцеловать его в лоб, но как-то случилось, что мне подвернулись губы. Ведь дело происходило в темноте! – пробормотала Лукреция, потупясь.

– Ну, вот это скорее похоже на правду! – с горькой улыбкой заметил монах. – Для того, чтобы ты могла поцеловать иоаннита даже в губы, он все-таки должен был наклониться к тебе, то есть сознательно принять участие в твоем позоре.

– Неужели? Значит, он искал моего поцелуя? – с невольной радостью воскликнула Лукреция.

– Он приблизительно одного роста со мной! – проговорил монах, и его лицо приняло какое-то странное выражение.

– Да, только вы опускаете голову, как подобает духовному лицу, а он держит ее высоко, подобно юному Марсу. Вы прощаете меня, отче, не правда ли? Ответьте на мой униженный поцелуй поцелуем всепрощения.

С последними словами Лукреция прижала руку отца Бруно к своим губам.

– Тебя простить? Ну, нет! Ты слишком искушаешь мое терпение. Уходи отсюда, ступай к своему родному отцу!., пусть он прощает тебе твои многочисленные грехи. Уходи.

– Что ты о себе воображаешь, отец Бруно, чего ты бесишься? – гневно сказала Лукреция, внезапно изменив тон. Она вскочила с колен и продолжала. – Как ты смеешь издеваться надо мной, после того, как я открываю тебе каждый потайной утолок своей души? Не нужны мне ни твое прощение, ни твоя помощь. Я сама скажу иоанниту, какая опасность ждет его. Во время нашего свидания в гроте за деревом стоял герцог Цезарь и слышал весь наш разговор.

– Герцог Романьи? – с видимым удовольствием воскликнул монах. – Каким образом он попал туда?

– Он действительно поверил или, может быть, сделал вид, что верит, будто я – странствующая танцовщица. Подслушав мой разговор со старухой, которую я посылала за иоаннитом, он сам явился на свидание, – дрожа всем телом, ответила Лукреция. – Необходимо предупредить феррарца об угрожающей ему опасности.

– Цезарю не за что мстить ему, если ты говоришь правду, что рыцарь с презрением отвернулся от тебя.

– Да, но он потом сказал при всех, что я поцеловала его, а Цезарь никак не может перенести это.

– Ты искренне раскаиваешься в своем поступке? – спросил монах.

– Наложите на меня какое угодно покаяние, но ради Бога предупредите феррарца об опасности! – воскликнула

Лукреция, опускаясь на колени. – Я даже согласна, если это необходимо, чтобы он уехал из Рима.

– Иоаннит не сделает этого. У меня уже был разговор с ним по поводу опасности, грозящей ему здесь, но он ответил, что ни за что не уедет отсюда, пока не исполнит данного ему поручения! – задумчиво возразил отец Бруно.

– Вы знаете, какое у него поручение? – испуганно спросила молодая женщина.

– Может быть, Господь готовит тебе горькую чашу с целью заставить тебя отречься от мирской суеты, покончить со всеми ужасами, виной которых является твоя красота, и прийти под Его святую защиту. Знаю ли я, зачем приехал феррарец? Я-то знаю, а вот тебе, должно быть, неизвестно, зачем он явился в Рим.

– Нет, он сам рассказал мне. Его послал принц феррарский для того, чтобы, чтобы... нет, я это не могу сказать, – прошептала Лукреция, закрывая свое лицо рукой монаха.

– Успокойся, дочь моя, он не в состоянии будет исполнить свое поручение, – нежно и тихо проговорил отец Бруно.

– А вы прощаете меня, отче? – спросила Лукреция и, встретив взгляд духовника, отшатнулась в ужасе – так необычно было выражение его лица. Монах молчал.

– Да говорите же, вы пугаете меня! Пресвятая Дева, он умер!.. Биккоццо, Биккоццо!

– Тише, тише, дочь моя, – слабым голосом остановил ее отец Бруно. – Я немного ослабел от поста и бессонных ночей, но теперь уже все прошло. Уходи отсюда, прекрасный дьявол! Как ты смеешь так искушать меня своим сладострастием! – вдруг хрипло закричал монах.

– Простите меня, отче, иначе я навсегда лишусь спокойствия! – просила Лукреция ласковым, умоляющим голосом, по-видимому, не подозревая истинной причины волнения отца Бруно и приписывая все своему проступку.

– Тебя простить, дорогая, дивная Лукреция? О, Боже, спаси меня, дай мне какой-нибудь знак, что Ты здесь, что Ты существуешь! Пусть разразится гром, или я с ума сойду...

Альфонсо невольно сделал резкое движение, отчего камень с разрушенной стены скатился в отверстие окна кельи монаха и с шумом упал на пол посреди комнаты.

Доминиканец быстро оттолкнул Лукрецию в сторону и бросился на колени перед алтарем.

– Да благословенно будет имя Господне во веки веков! – в экстазе воскликнул он, и начал горячо молиться.

Лукреция с удивлением смотрела на монаха. Когда он поднялся с колен, то был поражен, каким чистым, невинным созданием казалась эта женщина!

– Забудь все, что я говорил, дочь моя! – смущенно пробормотал доминиканец. – Твоя душа так дорога мне, что я в отчаянии забыл свою обязанность духовника. Иди с Богом, а я пока придумаю для тебя достойное покаяние.