Яд Борджиа

Линдау Мартин

–  Вот если бы мы могли узнать от наших узников про все, что нам угрожает!
– промолвил Мигуэлото, обводя взором сожаления орудия пытки.

–  Ты ошибаешься, - поспешно возразил Цезарь.
– В их теперешнем безумии эти мучения бессильны над ними. Знаешь, даже сама злоба Фиаммы против меня вызывает во мне... что-то непонятное, так что я не желал бы калечить и терзать ее прекрасные члены пыткой.

–  Голод и жажда могли бы также сделать свое дело, не нанеся ей непоправимого вреда, - снова начал Мигуэлото.
– Я убедился, что жажда причиняет невыносимые мучения.

–  Не отказывай Фиамме ни в чем, - серьезно промолвил Цезарь.
–

Мы должны действовать на дух, а не на тело. Ну, теперь принеси мне мой еврейский костюм и бороду и достань рыбачий челнок, который должен доставить меня в гетто, а сам оставайся тут и стереги хорошенько крепость Ангела. В худшем случае я могу вступить в союз с Орсини и разрушить все планы мщения.

Прошло несколько часов, и уже обнаружились первые плоды козней Цезаря, этого страшного гения коварства, который был вынужден прибегнуть к крайним средствам, напрягая все свои силы. Лукреция лежала на кушетке в своей комнате, делая для вида распоряжение относительно праздника, назначенного ею на тот вечер, но часто забывая, о нем и о чем она говорит. Наконец, ей доложили о приходе двух старух, смиренно умолявших об аудиенции. По словам дежурного, это были две еврейки из гетто, вероятно, желавшие принести жалобу на несправедливые притеснения, которым часто подвергались угнетенные евреи. Когда назвали их имена, Лукреция вздрогнула. Подумав немного, она сказала своей свите удалиться и приказала ввести просительниц.

Нотта и Морта предстали перед нею с низкими поклонами, но затаенное презрение в складках синих губ Нотты и ехидный блеск во взоре Морты встревожили Лукрецию. Взглянув со смешанным чувством отвращения и испуга на старух, преклонивших перед нею колени, она приказала им изложить свою просьбу. Они заговорили обе разом, но вскоре рассказом овладела Морта и, хотя путано и многоречиво, объяснила Лукреции, что римский сенатор Орсини потребовал их к себе на суд по обвинению в том, будто они, несмотря на преклонный возраст, посредством любовных напитков и ворожбы привлекали духов грешить с ними, невзирая на то, что за подобные преступления им грозит смертная казнь на костре.

Лукреция с невольным недоверием взглянула на евреек, однако Нотта таким тоном, который тотчас возбудил ее любопытство, воскликнула:

–  Правда, наш отец научил нас искусству приготовления волшебных напитков, которые действуют так сильно, что преодолевают всякое равнодушие, всякую холодность и придают такое постоянство любви ветреных и легкомысленных людей, что она становится несокрушимой, как столбы в храме Соломона. Но взгляните на нас, прекраснейшая синьора: каждой из нас недостает немного до ста лет. Мы видели три поколения людей от колыбели до могилы.

–  Да, сестрица, но скажем правду, потому что существуют доказательства!
– сказала Морта.
– Высокая госпожа, ты видела наше дитя Мириам. Кто посмеет утверждать, что мы умертвили ее соблазнителя или посягнули на его жизнь, когда, чтобы образумить изменника и сделать его счастливым, мы дали ему выпить вина, которое возвратило вероломного к его первой любви и к позднему раскаянию!

–  Ведьмы!.. Дьяволы!.. Это - неправда!
– воскликнула Лукреция, и, ее глаза сверкнули яростью.
– Или вы хотите утверждать, что извлекли его из могилы, куда он... Впрочем, я могу отчасти верить вашему искусству, так как слышала кое-что об этом. Не вы ли приготовили чары для дочери Колонна?

Колдуньи с удивлением переглянулись, но ответили утвердительно на этот пылкий вопрос.

–  Если бы вы, синьора, не были слишком

прекрасны для того, чтобы нуждаться в подобных средствах, то мужчина, над которым мы вздумали бы испытать силу моего волшебного напитка, был бы счастливейшим из сынов Адама, - сказала Морта.

–  Я слышала, вы владеете темным и страшным искусством, - продолжала Лукреция, - и было бы презабавно зажечь в некоторых холодных и переменчивых сердцах божественный пыл, вызвать восторги, над которыми можно похохотать, как в былые времена люди хохотали над прыжками хмельных рабов. Такое смешное зрелище могло бы разогнать грусть, напавшую на меня с некоторых пор. Я позабочусь о том, чтобы Орсини прекратил против вас обвинение. Если же вы в состоянии приготовить мне эликсир такой замечательной силы, то я награжу вас так щедро, как неизлечимо больной король награждает врача, возвратившего ему жизнь и здоровье.

–  Вы недостаточно цените наши знания! Любовный эликсир представляет собою лишь самую ничтожную из тайн, которыми мы владеем, - сказала Нотта.

–  У нас есть тайны, способные превратить в красавца самого черта, прибавила младшая колдунья, желая поддержать хвастовство сестры.

–  В таком случае...
– начала было Лукреции, но тотчас запнулась.

Однако, это не помешало Морте угадать окончание недоговоренной фразы и она воскликнула:

–  Но ведь мы не можем влить свежую силу в старые кости! ! ! Наш отец умер как раз в то время, когда был близок к тому, чтобы открыть эссенции, протекавшие в соках дерева жизни.

Лукреция сидела некоторое время, погруженная в глубокую задумчивость, тогда как колдуньи внимательно наблюдали за нею. Когда же она, внезапно вскинув взор, увидала злобный блеск во взоре Морты, то отшатнулась назад, и мрачное подозрение, казалось, овладело ее душой.

–  Не расточай своего красноречия, - сказала она.
– Я готова поверить в ваше искусство, но вы, сестры, должны хорошенько проверить, что составные части вашего волшебного напитка безвредны. Я предварительно испробую его сама. И если меня постигнет беда, то придется плохо вам и всему вашему племени, да не только в Риме, но и во всем христианском мире, в чем вы, конечно, не можете сомневаться.

Морта на один миг впала в недоумение и нерешительность, а затем воскликнула:

–  Но ведь тогда вы сами испытаете страсть, которую хотите внушить, и пожалуй она не угаснет до гроба.

–  Этого я и желаю, - ответила Лукреция.

Ведьмы еще раз с удивлением переглянулись между собою, услыхав слова, совершенно несогласные с установившимся мнением о непостоянстве Лукреции. Однако, Морта низко склонилась к мраморному полу и произнесла с восточным бесстрастием:

–  Дети твоего народа рождены для господства, а дети моего племени - для повиновения.

ГЛАВА VIII

Дамский суд происходил в большом зале дворца со всею подобающей пышностью и торжественностью. В приготовлениях к нему Лукреция, казалось, исчерпала все богатство своей блестящей фантазии. Был дивный вечер. Музыка, звучавшая кругом из укромных уголков, будила сладкую грусть, а цветочные ароматы были подобраны так искусно, что от них веяло как будто нежностью прощания.

Красота Лукреции в глазах ее наиболее горячих поклонников еще никогда не блистала так ярко, как в тот вечер, и даже томность и легкая бледность, оттенявшие ее, только усиливали очарование. В отличие от прочих дам, избранных ею в число судей, она явилась в платье сицилийского покроя и в простом венке из мирт и ярко-красных водяных цветов.