Яд для королевы
Шрифт:
— Мадам де Монтеспан — ровесница Ментенон, но она до сих пор необыкновенно хороша. Посмотрите на нее, вон она сидит в коляске. Она просто сияет, по-другому не скажешь.
— С чего ей плакать! — заметила мадам де Вентадур. — Фонтанж была творением ее рук, но она ее совершенно затмила. Мне кажется, что Анжелика внушала ей смертельный ужас. Теперь она наконец от нее избавилась.
— Как же так вышло, объясните, пожалуйста, — попросила Шарлотта Лидию, — что Анжелика де Фонтанж удостоилась титула герцогини, а мадам де Монтеспан, подарившая королю детей, так и не получила герцогства?
— Все очень просто, — ответила Лидия. — Фонтанж не замужем, тогда как у красавицы
— Не стоит преувеличивать, не так уж он мешает, — заметила мадам де Вентадур. — Он удалился к себе в имение и живет там, совершенно отдалившись от своей жены. Я признаю, что он совсем не был кроток, когда король только воспылал страстью к мадам де Монтеспан, — бродил по Сен-Жермену, одетый в глубокий траур с парой огромных оленьих рогов на шляпе... А потом чего он только не хлебнул: и Бастилию, и изгнание, но своего отношения к случившемуся не изменил...
— А к оружию он никогда не прибегал?
— О-о, сколько раз! И к самому разному, — подхватила рассказ о маркизе де Монтеспан Лидия. — Но смерть всегда обходила его стороной. Видно, Бог не хотел его смерти. Так же, как и жена!
— А при дворе он когда-нибудь появляется?
— Не шутите, Шарлотта! В последний раз — а было это тысячу лет назад, — он собирался драться с королем на дуэли.
— Не может быть!
После того как печальный кортеж Фонтанж растаял в дорожной дымке, король, королева и все придворные простились с Фонтенбло и вернулись в Сен-Жермен. Но семейство герцога Орлеанского не последовало за королевским, оно решило отправиться в дорогое их сердцу Сен-Клу и это решение было принято их окружением с восторгом. Герцогиня Елизавета чувствовала себя в Сен-Клу счастливее, чем во всех других дворцах, а у герцога роилось в голове множество планов по реконструкции своего любимого имения, и ему не терпелось осуществить их на практике. К тому же покои, отведенные им в Фонтенбло, казались герцогу весьма тесными, и он не мог понять, чего ради брат принуждает его тесниться в Фонтенбло, когда он мог бы жить у себя в Сен-Клу привольно и спокойно.
— Потому что в Фонтенбло мы живем одной семьей, — напоминала мужу Елизавета, которой было очень приятно каждый день видеться со своим сиятельным деверем, перед чарами которого никто не мог устоять.
— Семьей? Хотел бы я знать, что это такое, — продолжал кипятиться герцог. — Во времена негодяя Мазарини мы с Его величеством жили вместе со слугами и спорили из-за тарелки, на которую положили больше еды... Если нам не забывали ее положить! Мы спали с ним на драных простынях, тогда как Его преосвященство нежился на шелке и бархате. Изредка нас отмывали от грязи, наряжали в пышные одежды и выводили, чтобы показать народу, иностранным послам или же отвозили на праздничную мессу в Нотр-Дам-де-Пари, после чего снова отправляли в сырость и тьму. И вы мне говорите о жизни семьей? Может быть, вы знаете, что это такое? Я не имею об этом ни малейшего понятия!
С этими словами, которым громко зааплодировали молодые люди из его свиты, герцог Филипп, прикрыв лицо вуалью, чтобы палящее солнце не обожгло его нежной кожи, уселся в коляску вместе с шевалье де Лорреном, маркизом д'Эффиа и де Сен-Форжа, и кареты и коляски покатили через изобильные поля провинции Бри.
Но герцогский поезд, прежде чем отправиться в Сен-Клу, сначала должен был заехать в Пале-Рояль. Всем нужно было переменить багаж, а герцог Филипп хотел узнать еще и столичные новости.
Едва Шарлотта внесла вещи, как ей подали записку от де ла Рейни: Шарль де Брекур вот уже два дня как вернулся, живет в семейном особняке и приводит в порядок дела. Скорее всего, он займется похоронами матери раньше, чем поедет засвидетельствовать свое почтение королю и своему начальнику, министру Кольберу. Шарлотту обрадовала эта добрая весть. Она без труда получила разрешение от герцогини Елизаветы отправиться в особняк на улице Культюр-Сен-Катрин. Герцогиня поставила лишь одно условие:
— Ни в коем случае не ходите туда одна! — распорядилась она. — Во-первых, это неприлично, а во-вторых, при таких печальных обстоятельствах лучше, если рядом будет подруга. Возьмите с собой мадемуазель де Невиль!
Лучшего Шарлотта не могла и пожелать. Пребывание в Фонтенбло сблизило девушек еще больше, хотя служба при герцогских детях была куда хлопотнее, чем при герцогине, пусть даже страдающей от болей в ноге. Свободные часы у них редко совпадали. У сироты Сесиль был хотя бы старший брат, пусть он никогда ею особенно не занимался, и она очень сочувствовала горю подруги, лишившейся из-за неслыханного преступления последней поддержки и участия. Шарлотта, как ни близка была ей Сесиль, ни словом ей не обмолвилась о своей минутной слабости, которая бросила ее в объятия Делаланда, и сама делала все возможное, чтобы забыть о нем, но все равно невольно вспоминала, и сладостная дрожь, которая пронизывала ее при этом, не способствовала ее душевному покою.
В последнюю минуту герцогиня Елизавета переменила решение и отправила с Шарлоттой вместо Сесиль мадемуазель де Теобон, она была старше, а значит, опытнее и надежнее.
Около четырех часов пополудни карета пале-рояльского дворца въехала в ворота особняка де Брекуров и остановилась посередине двора рядом с фонтаном, который уже давным-давно не журчал. Из дверей особняка вышел слуга и осведомился, кто пожаловал. Девушки назвали свои имена. Слуга произнес:
— Господин граф изволит принимать у себя даму, и я не знаю...
— Где господин граф изволит принимать даму? Надеюсь, не в спальне? — высокомерно обронила Лидия.
— О, мадемуазель, если я сказал даму, то...
— То вы выполните свой долг, если пойдете и узнаете, может ли он принять двух других дам, а не будете высказывать свои сомнения. Лично я привезла господину графу соболезнования от герцогини Орлеанской.
Слуга отправился в дом, а девушки в молчании ждали его возвращения. Тишиной был объят и весь дом, погруженный в глубокий траур. На слугах были траурные ливреи, на каждой двери висели траурные банты, ставни были плотно закрыты, и в траурной темноте позволено было гореть только свечам.
Наконец слуга вернулся и попросил Шарлотту и Лидию следовать за ним. Они вошли в просторную прихожую, откуда на второй этаж вела широкая каменная лестница, украшенная мраморными статуями в нишах, и на каждой статуе тоже была черная траурная лента. Поднявшись по лестнице, они оказались перед анфиладой комнат, едва освещенных мерцающими в темноте свечами.
Хозяин ожидал их в первой комнате. Он стоял, облокотившись на витую консоль, зеркало за его спиной было завешано белым полотном. Шарлотта давным-давно не видела своего двоюродного брата и с радостью отметила его удивительное сходство с любимой крестной. Да, за прошедшие годы он стал более мужественным, но черты лица, большие ясные глаза и наверняка улыбка, если бы он мог улыбнуться, были материнскими.