Яд первой любви

Савицкая Элла

— Понятно. Ладно, иди, купайся.

— Спокойной ночи.

Я принял душ и, выключив свет, отправился в кровать.

Середина ноября вот уже два года как самая сложная пора в году, и чтобы пережить её, нужно вычерпать все внутренние резервы.

Проснулись мы рано, как и всегда. Даже без будильника. И уже в девять утра я припарковал автомобиль на пустынной парковке. Мы вышли и прошли через ворота.

Промозглый ветер остервенело дунул в лицо, но сейчас он старался напрасно. Ничто не леденит так, как холод, исходящий изнутри. Тишина этого места больше не казалась зловещей, как в первые

месяцы. Теперь она окутывала обреченностью и проникала сквозь поры, чтобы травить безысходностью.

Дорожки были мокрые от недавнего дождя, и Кире приходилось обходить крупные лужи, я же просто шел вперед. Мы прошли пару поворотов и остановились.

Я всегда здоровался первым. Ступил на мокрую траву и крепко сжал угол небольшого гранитного памятника:

— Ну здравствуй, сын.

Кира всхлипнула и погладила памятник с другой стороны:

— Привет, Платоша. Мама с папой приехали.

Не знаю, слышал ли он нас где-то. Видел ли. Надеюсь, что так и было, потому что до рвущегося из горла рева хотелось, чтобы он знал, что мы о нем не забываем. Да и разве это возможно?

Ничего нет болезненнее и ужаснее, чем пережить собственного ребенка. И хоть Платону был всего месяц, когда его не стало, тот надлом в наших душах уже не залечить. Не помогло даже то, что мы готовились к такому исходу. Врач предупреждал об опасности операции, но и без нее он прожил бы немногим больше. Порок сердца в нашем случае оказался сильнее месячного мальчугана.

— Я тебе конструктор привезла, — тихо сказала Кира, выставляя на могиле коробку с одним из самых дорогих и навороченных конструкторов.

Ей как матери хотелось баловать сына, а я никогда ничего не привозил. Зачем? Если бы Платон был жив, у него бы не было недостатка в игрушках. А сейчас я не знаю, что он предпочел бы. Гонять танки или возиться с конструктором, катать машинки или таскать плюшевого зайца за ухо по полу. Тебе там не скучно, правда, сын? Ты ведь рядом с бабушкой, а с ней никогда не бывает скучно. Повернул голову направо и сделал шаг в сторону памятника побольше. С трепетом провел ладонью по граниту, сбрасывая сухой лист с поверхности, и положил у подножия букет красных роз. Мама любила розы. Радовалась как ребенок, когда отец ей их дарил.

— Ты же присматриваешь там за Платоном, ма?

Спросил у пустоты и получил в ответ только карканье пролетающей вороны.

Прикрыл глаза, пока Кира там что-то тихо рассказывала тому, кто никогда не порадует её эмоциями в ответ. Ей как матери сложнее. Платон провел с ней на девять месяцев больше, чем со мной, но я помнил все. Каждую минуту, проведенную с ним.

Две недели реанимации, потом одноместная палата и кратковременные прогулки на территории больницы. Домой мы его так и не привезли. Врач не хотел рисковать. Я старался приезжать каждый день. Синие от рождения глаза, которые бы потом однозначно поменяли бы цвет на мой или Кирин, смотрели на меня так серьезно. Проницательно. Он словно родился взрослым. Только с мягким пушком темных волос на голове. Мне казалось даже, что Платон знает о своей болезни и поэтому не улыбается, а мне так чертовски хотелось хотя бы раз увидеть беззубую улыбку. Не знаю, во сколько дети начинают улыбаться. Знал бы, да только возможность такую у меня отняли.

Я

так часто задумываюсь, за что высшие силы отбирают жизнь у тех, кто даже ни разу еще не успел согрешить? И почему оставляют тем, кто не заслуживает простого существования? Вопросы, на которые нет ответов. И никогда не будет.

Нужно просто смириться и жить дальше. Проглотить эту боль и свыкнуться с ее оскоминой на зубах, которую не облегчить и не вылечить. Да, я толком не успел побыть отцом. Менять гребаные вонючие памперсы и страдать от бессонницы. Слушать детские психи по поводу того, что машинка едет не в ту сторону, в которую хочется, и затыкать уши от бесконечных рыданий. Но это не значит, что я этого бы не хотел. Я бы всю свою никчемную жизнь отдал, только бы увидеть, как косолапый двухлетний мальчишка летит ко мне с раскрытыми руками, весь перепачканный песком и грязью, и кричит “Папа”.

Крепко зажмуриваюсь, а потом присаживаюсь на корточки и провожу пальцем по выгравированным буквам.

Шаталов Платон Владиславович.

Я столько раз представлял, каким ты мог вырасти, сын. Как не выговаривал бы слова и нелепо трещал на своем языке. Как врывался бы ко мне в комнату, прячась от грозы и кутаясь в одеяло. Как с пеной на голове громко хохотал, плескаясь в ванне. Я много о чем думал, и в любых моих иллюзорных фантазиях ты идеален.

Мы побыли с Платоном еще немного, я отвез Киру домой к её родителям, которые каждый раз норовят меня оставить на поминальный обед, а я всегда сбегаю. Нахрена мне поминальный обед, если я и так не забываю о нем никогда?

Приезжаю в пустую квартиру, наливаю стакан виски и залпом его выпиваю. Алкоголь жжет трахею, и еще пара стаканов, и начнет затуманивать сознание.

Тяжело опускаюсь в кресло и набираю Богданова.

— Здорова, Влад. — друг отвечает почти сразу.

— И тебе не хворать.

— Съездили уже?

Слава один из немногих кто знает о случившемся.

— Да. Я дома уже.

— Приехать? Могу взять бутылку Дэниелса.

— А давай. Сам я тут сдохну.

— Хорошо, буду через полчаса.

— Жду. И заодно расскажешь мне, зачем Лиле нужны деньги, и какой долг она должна выплатить.

Кажется, придурок Цветочка упоминал о том, что Слава должен быть в курсе.

Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза. Вроде давно должен свыкнуться с положением вещей, а иногда хреново так, что память выдрать из черепной коробки охота…

Глава 23

Лиля

Утро субботы началось с разговора. Игорь хоть в прошлый вечер и был пьян, но это не помешало ему провести логическую цепочку между вчерашним вечером и моим сегодняшним отказом ехать с ним в Сочи.

— Это из-за него, да? — чайная ложка в мужской руке медленно помешивает остывающий кофе. Плечи поникли, и он даже не смотрит мне в глаза.

Чувствую себя отвратительно. В первую очередь за то, что вчера позволила себе минуту слабости. А во-вторую, что сделала это не завершив предыдущие отношения. Я всю ночь спать не могла. Губы Влада выжгли на лице нестираемые следы. Черт бы побрал это ничего не соображающее сердце, тянущееся к нему, не смотря на все унижения, через которые он меня провел.