Яд в крови
Шрифт:
Иван всегда с нетерпением ждал Машу. Во-первых, он очень по ней скучал, ну а во-вторых, она обычно приносила много вкусных вещей и даже вино. Он не был обжорой, но был физически здоровым молодым человеком, привыкшим к хорошей пище и неусыпной женской заботе.
Сейчас, позвонив в дверь условным звонком — три начальных такта вальса Штрауса «На прекрасном голубом Дунае», который она последнее время часто исполняла на «бис», — Маша, привстав на цыпочки, смотрела в сквозную щель для почты, ибо
Он почему-то не появлялся. Маша снова позвонила, используя для этого уже следующие три такта того же вальса. Внезапно дверь приоткрылась, из нее просунулась рука, и Маша неизвестно как очутилась в своей прихожей. Алеко быстро захлопнул за ней дверь, даже закрыл ее на задвижку и, прижав к губам палец, увлек Машу на кухню.
— За нами следят, — сказал он шепотом, не зажигая на кухне света. И указал на лежавший на столе конверт.
— Там деньги, — сказала Маша. — Сто рублей.
— Откуда ты знаешь?
Он смотрел на нее подозрительно и даже с укором.
— Это не следят — это мой богатый покровитель. Меценат, который каждый месяц платит деньги своей любимой певице за то, что она поет.
— Так значит ты — содержанка?
— А что это такое? — удивилась Маша.
— Не прикидывайся дурочкой. Разыгрывала из себя святую, а сама, сама… — Он был близок к истерике. — Сама… такая же, как все. Вот. Шлюха. Проститутка. Торговка собственным телом. Как же я раньше об этом не догадался?
Маша вдруг упала на стул и расхохоталась.
— Что ты смеешься? Я так верил тебе, я любил тебя, наверное, еще сильнее, чем собственную мать, потому что… ты была мне не только матерью.
— Кем еще? — перестав смеяться, спросила Маша.
— Не знаю, как это называется. Теперь это не имеет значения.
Алеко закрыл лицо ладонями и зарыдал.
— А что имеет значение? — серьезно спрашивала Маша, силясь что-то понять.
Он вдруг подскочил к окну, распахнул его, и Маша услышала, как шумит листва старой липы на улице.
— Постой! — Она подошла к окну и посмотрела вниз. — Я тоже хочу туда. Там хорошо. Там вся земля покрыта желтыми нарциссами, а внизу журчит вода. Внизу всегда, день и ночь, день и ночь, журчит вода.
Он вскочил на подоконник, и она обхватила его за ноги, прижалась к ним лицом. Его дрожь передалась ей. Это была какая-то странная дрожь — от нее Маше было жарко и не хватало воздуха.
Вдруг он спрыгнул с подоконника и заключил Машу в объятия. Они долго стояли так, прижавшись друг к другу. Потом он поднял ее на вытянутых руках — так когда-то давно он поднимал мать, когда она заставляла его насильно есть — и посадил на буфет. А сам закрыл окно и запер раму на шпингалет.
Вопрос о деньгах всплыл снова за ужином — конверт с ними все так же
— Теперь я поняла, откуда эти деньги. Они из того измерения. Мне платят за то, чтобы я туда не возвращалась. Я теперь там лишняя.
— Это там растут желтые цветы и внизу журчит вода? — спросил Алеко.
— Там течет река.
— Ты была там несчастна?
— Не знаю. Тогда я видела все наоборот. Я висела вниз головой под куполом цирка, а все смотрели и ждали, когда я упаду вниз и разобьюсь. Представляешь, все. Даже те, которые меня очень любили. Но я не упала. Я всех обманула и очутилась здесь. Только они все время меня преследуют.
— Кто?
— Не знаю, как их зовут. Я не должна помнить их имена. Но их лица я помню. Я вижу их во сне. Когда я увидела тебя, я поняла, ты спасешь меня от этих снов.
— Прости, я тебя только что оскорбил.
Он взял Машину руку с зажатой в ней вилкой и нежно ее поцеловал.
— Мне не надо было возвращаться сюда, — сказала Маша, не глядя на него. — Я не река.
Николай Петрович открыл глаза и увидел Устинью. Его щекам стало щекотно, и он понял, что плачет.
— У меня что-то серьезное? — спросил он слабым от страха перед собственной болезнью голосом.
— К счастью, нет. У тебя был спазм сосудов головного мозга. Это нехороший звонок. Сейчас все обошлось, но тебе придется с недельку отдохнуть в больнице.
— А как же свадьба? Неужели из-за меня придется откладывать?..
Устинья жалко улыбнулась, сморщила лицо, будто собираясь заплакать, но не заплакала, а сказала:
— Никакой свадьбы не будет.
— То есть как?
— А вот так. Они завтра вечером распишутся и прямо из загса поедут на вокзал. Так пожелала Маша. Дима, как ты знаешь, во всем ей послушен.
— Да… Как ты думаешь, они будут счастливы?
— Не знаю. Но я никак не могу понять, чего хочет Маша. Если она хочет быть любимой, то да, они будут счастливы. Но, мне кажется, Маше не подходит пассивная роль.
— Она похожа в этом на свою мать. — Николай Петрович вздохнул. — Знаешь, я не говорил тебе — сам не знаю почему, но я… время от времени тайком подкидывал ей деньги. Думаю, ты не станешь меня за это ругать?
— Нет. — Устинья грустно улыбнулась.
— Не знаю почему, но я часто вспоминаю, как приезжал к вам в тот старый дом у реки на правах друга семьи и ее жениха. Наверное, я сам все про нее напридумывал…
— Мы все придумываем бог весть что про тех, кого любим.