Ядерная осень
Шрифт:
– Я ему говорю: «Ты хоть бы с белой тряпкой ехал, что ли, а то завалили бы тебя и все», – Никольский отряхнул правое плечо от пыли, – а он только лыбится в ответ. Чумовой парнишка. Даром, что себя «Бешеным» называет.
– Давай этого «воина пустыни» сюда. Послушаем, что ему нужно.
У парламентера было не только странное имя. Весь его внешний вид как будто говорил: «Смотрите, с головой у меня действительно не все в порядке».
Кожаную куртку и кожаные же штаны дополняли потертые краги. На шлеме были нарисованы горящие глаза, а сверху этого «произведения искусства» красовались рога. Латаный-перелатаный «Харлей», который Бешеный подкатил к стене
– Бешеный, – мотоциклист снял шлем, под которым оказался капюшон, и, осмотревшись, прислонился к мотоциклу.
– Бешеный, значит? Хм. А раньше-то как звали, по нормальному? – Ступинцев с интересом разглядывал необычный наряд рокера.
– Макс. Называйте меня Бешеным Максом.
Этот чудак, ни много ни мало, хотел, чтобы они сейчас же убрались отсюда. Не переставая улыбаться, он говорил что-то о решении совета поселка Выездной, что-то объяснял, чем-то угрожал. Чашников слушал внимательно. Не перебивал. Наконец Бешеный Макс замолчал и уставился на майора в ожидании ответа.
«Да, просто Безумный Макс какой-то, а не Бешеный. На что он рассчитывает? Запугать нас?» – Чашников нахмурился.
– Вот что я могу сказать вам, Максим… э-э… Бешеный Макс, – он с трудом заставил себя произнести кличку парламентера, – мы с уважением относимся к традициям местного населения и не собираемся их нарушать. Что касается нашего здесь пребывания, то срок его закончится с первыми лучами солнца. – Майора понесло. Он и сам не понимал, с чего бы это, но, тем не менее, продолжал: – Поэтому ваши предложения о нашей передислокации рассмотрены не будут. Но могу вас заверить, что никаких враждебных намерений мы не имеем и, еще раз повторю, задерживаться здесь не будем.
Обалдевший от такого ответа парламентер стоял с открытым ртом и молчал. Он ожидал чего угодно. Трехэтажного русского мата, удара в челюсть или даже выстрела в упор, но такого пафоса и вежливости… Но, надо отдать ему должное, он быстро пришел в себя. Немного потоптавшись, глядя на снайперскую винтовку, висящую на плече у одного из бойцов, он завел разговор об обмене оружия на продукты.
– Хорошо, – Чашников посмотрел на мотоцикл, – но нас интересует только горючее. Если оно у вас есть, оружие будем менять только на него. Хотя, может, и продуктов немного возьмем.
Обладатель рогатого «Харлея» согласно кивнул, откинул капюшон и, проведя пятерней по непослушной шевелюре, протянул майору сложенный вчетверо листок.
Вот жук! Майор пробежал глазами список.
– Колядко, налей Макс… Бешеному Максу чайку. Отдохните, – он повернулся к выездновскому посланцу, который уже не казался Чашникову таким уж безумным, – а я пока составлю список того, что нужно нам, и того, что мы можем предложить вам.
Бешеный Макс с подозрением покосился на протянутую ему кружку, и тогда дежурный кашевар Колядко налил чаю и себе.
Скворцов сидел, уставившись на кружку с давно остывшим супом. Есть не хотелось. Да какое там есть! До этого ли? Не мог он есть, не зная, сыты ли его Маша и Гоша. За эти месяцы Владимир Евгеньевич так прикипел к ним, что теперь у него было такое чувство, будто он потерял часть самого себя. Он, конечно, все понимал или, вернее, догадывался, зачем он понадобился на Урале, но ничего поделать с собой не мог. Была бы его воля – поехал бы с ребятами в эвакуацию под Тулу. Но кто его спрашивал? Он прекрасно понимал, если бы стал упираться, Чашников со товарищи, не говоря ни слова, спеленали бы его по рукам и ногам и в таком виде везли бы в БТРе. Пока колонна ехала в Подмосковье, он дважды был близок к тому, чтобы бежать. Но куда там, этот прикидывающийся
Мертвую тишину нарушил скрип закрывающейся двери. Она неожиданно громко хлопнула, и Скворцов, вздрогнув, едва не выронил посудину с супом. Зараза! Как будто метрах в пяти отсюда. Противный скрип не смазанных петель снова взялся за свое. И опять – хлоп. Наверное, ветер гуляет в пустых квартирах. А раньше почему не скрипело? Или он просто не замечал? Забирающийся за воротник ветер больше не доносил никаких звуков. Академик взял лежащий на рюкзаке бинокль и навел его на окраины поселка, стоящего где-то в километре от их стоянки.
Уральцы специально выбрали для ночлега отдельно стоящее заброшенное здание. Кажется, это были какие-то авторемонтные мастерские. Он плохо в этом разбирался, но ржавеющие трактора и грузовики, приткнувшиеся у стены одноэтажного строения с полуобвалившейся крышей, и не предполагали иных выводов.
Скворцов стал рассматривать ближайшие к нему пятиэтажки. В сгущающихся сумерках дома выглядели еще более зловеще, чем прежде. Покинутые своими хозяевами, они превратились в предмет вожделения мародеров, пристанище крыс, бродячих собак и случайных странников. Они манили своими открытыми парадными, но заходить туда было себе дороже. В многоэтажных лабиринтах вас могло ожидать все что угодно. От упавшего под ноги истлевшего трупа хозяина открываемой вами квартиры до стаи голодных крыс или собак, забредших туда с целью полакомиться такими нерасторопными хозяевами. Под вами мог обвалиться лестничный пролет, по известному закону дожидающийся такого вот любознательного недотепу. Этот лестничный пролет мог бы свалиться и на голову – ему все равно. От зажженной спички мог воспламениться день ото дня накапливающийся в кухне газ, потихоньку стравливаемый ржавым клапаном газового баллона. Раз, и объект вашего неуемного любопытства становится вашей могилой. Какая экономия на земляных работах! В конце концов, веселая компашка несогласных с вашим появлением охотников за дармовым барахлом может заставить вас пожалеть о том, что вы вообще появились на этот свет. Не из практических соображений, а забавы ради. А может быть, и в назидание другим. Здесь ведь тоже своя конкуренция. Да вот и доказательство. Скворцов задержал взгляд на девятиэтажке и, покрутив колесико увеличения, стал рассматривать что-то чернеющее под выступающим козырьком крыши. Ага, это человек, висящий вниз головой. Ноги его стянуты веревкой, другой конец которой привязан к ограждению крыши. Неудачно зашел.
Внизу картина еще более безрадостная. Посреди улицы стоит брошенный грузовик. Дверь со стороны водителя открыта. М-да. Из-под переднего колеса торчат подошвы ботинок. Чуть дальше, у обочины стоит брошенный похоронный микроавтобус с почему-то выбитыми стеклами. Было уже почти ничего не видно. Владимир Евгеньевич еще покрутил колесико. Он был не уверен, но ему показалось, что из задней, грузовой дверцы катафалка торчит наполовину вывалившийся гроб, а крышка его валяется чуть правее самого автобуса. Не довезли бедолагу.
– Не спится? – к нему подсел Ступинцев.
– Да, чего-то.
– Вы, Владимир Евгеньевич, не спите, не ешьте. Так и свалиться недолго.
Академик пожал плечами.
– Вот вы, Владимир Евгеньевич, ученый, академик. Ответьте мне на один вопрос…
– Да.
– Почему все так? Почему нет ядерной зимы, о которой наши СМИ все уши прожужжали за последний год? Почему до сих пор нет радиосвязи? Я читал, что когда еще в СССР взорвали ядерную бомбу в верхних слоях атмосферы, то нарушения связи в этом месте фиксировались почти месяц. А теперь-то уже почти полгода прошло, – Ступинцев замолчал и, уткнувшись взглядом в землю, принялся теребить ремешок от бинокля.